Ненужная мама. Сердце на двоих
Шрифт:
Почему так долго? Неужели Гордей не может позвонить мне? Хватило бы короткой фразы: «Все под контролем». Это же так в его стиле. Или ему нечем меня успокоить?
Мысленно встряхиваю себя и посвящаю остаток дня малышке. Кормлю ее, делаю массаж, пытаюсь противостоять детским капризам, но быстро сдаюсь. Выполняю все желания младшей Одинцовой, как верная слуга. Вечером, измученная и обессиленная, ложусь вместе с ней на диван. Прильнув щекой к подушке Гордея, ощущаю приятный и знакомый мужской аромат, словно он рядом... Блаженно прикрываю глаза, обнимая засыпающую Алису.
Даю
– Штраф тебе, нянька, ребенка проспала, - иронично доносится возле самого лица.
Висок и скулу обдает жарким дыханием, а щеки касаются холодные пальцы. Резкий контраст заставляет меня вздрогнуть и распахнуть глаза. Первым делом панически проверяю Алиску, которая мирно сопит рядышком, а потом устремляю сонный, насупленный взгляд на шутника, присевшего у дивана.
Он мягко улыбается, рассматривая меня, поглаживает дочку по плечу, спускается к моей руке, которой я придерживаю ее, накрывает широкой, прохладной ладонью.
– Гордей, - испуганно зову, приподнимаясь на локте. – Что?.. Как он?
– Тише, Вика, с твоим братом все в порядке. Я же обещал, - нашептывает, бережно убирая с моего лица растрепавшиеся волосы, подцепляет одну самую непослушную прядь и заправляет за ухо. Его бархатный голос обволакивает меня, действуя как транквилизатор. – Давай Алиску переложим в кроватку, а потом поговорим.
Большая, шероховатая от антисептиков ладонь на доли секунды задерживается на моей щеке, после чего устремляется к малышке.
– Я сама!
Перехватываю его запястье пальцами, не позволяя коснуться собственной дочери. Отрицательно качаю головой, и Одинцов послушно откликается на мой предупреждающий жест. Взяв теплый комочек на руки, я осторожно сажусь на диване. Покачиваю причмокивающую кроху, чтобы не проснулась, и тихо объясняю Гордею:
– Ты ведь сразу после клиники, даже пахнешь лекарствами – и несешь всю эту больничную дрянь ребенку. Сначала иди в душ, переоденься, а уже после...
– Так точно, мисс доктор, - подносит два пальца к виску, игриво отдавая честь. Сам на себя этим вечером не похож – видимо, стресс сказывается на его настроении.
Поднимаюсь, пряча улыбку, а Гордей аккуратно придерживает меня за локоть. Не спешит уходить… Встав чуть поодаль и скрестив руки на груди, наблюдает, как я укладываю ребенка, накрываю мягким пледом и замираю над кроваткой, слегка толкая маятник.
Контролирует?
В сумраке встречаемся взглядами…
Он будто любуется нами обеими.
Беспощадно разрываю наш мягкий, уютный зрительный контакт, прежде чем окончательно захлебнусь в потемневших омутах ртути. Возвращаю внимание к Алиске, слышу едва уловимое: «Тебя очень не хватало», но когда оборачиваюсь – комната уже пуста. Лишь приоткрытая дверь свидетельствует о том, что мне не привиделось...
Убедившись, что малышка крепко спит, я оставляю ночник и на цыпочках выскальзываю из детской. В ванной шумит вода, а я, помявшись в коридоре, неуверенно направляюсь на кухню. Неловко вести себя в чужой семье как хозяйка, но выбора
– Ты, наверное, голоден? – спрашиваю, не отвлекаясь от плиты, когда слышу шаги за спиной.
– Я хотела приготовить нормальный ужин после того, как уложу Алиску, но…
– Но она уложила тебя, - доносится так близко, что я вздрагиваю.
– Знакомая история. У меня так каждый день планы рушатся. Я уже и не загадываю.
Гордей становится рядом со мной, вполоборота, упирается бедром в край столешницы, задумчиво и хмуро заглядывает в сковороду. Не нравится?
Боковым зрением изучаю его. Благо, он полностью одет и не смущает меня, как в прошлый раз. На нем домашние штаны, футболка с проступающими мокрыми пятнами. С каштановых, жестких волос срываются капельки воды, стекают по вискам и лбу. Видимо, Одинцов очень спешил. Впрочем, быстрый душ давно вошел у молодого отца в привычку. Иначе с доченькой нельзя – слишком много сил и внимания она требует. Сегодня я ощутила это на себе, выпав из жизни на много часов подряд.
– Омлет будешь? – уточняю из вежливости. Другое блюдо я ему вряд ли приготовлю. Нет ни продуктов, ни времени, ни кулинарных способностей.
– Я все буду, - усмехается несколько удивленно. Переводит взгляд с плиты на меня. Прищуривается. – Одинокие отцы домашней едой не перебирают, - шумно вбирает носом воздух.
– Я готовлю не очень… - признаюсь, потянувшись за нарезанными помидорами. Гордей перехватывает тарелку и подает мне.
– Бульон был неплох, - вспоминает нашу самую первую встречу, когда они вместе с Алиской болели. Будоражит сердце, которое и так стучит аритмично в его присутствии.
– Главное, не пересоли, - бросает будто с намеком, вгоняя меня в краску. Но тут же добавляет: - Вредно.
Молча киваю, жестом прошу его сесть за стол и не мешать мне, но все равно чувствую на себе прожигающий взгляд. Сервирую омлет по тарелкам, нарезаю хлеб, делаю чай – и собираюсь подать Одинцову ужин. Однако он реагирует мгновенно и... неожиданно. Невозмутимо помогает мне накрыть на стол.
– Расскажи о Назаре, - сажусь напротив него, дрожащей рукой обхватывая горячую кружку. Кусок в горло не лезет от тревоги.
– Ты успокоилась хоть немного? – участливо уточняет, отправляя большой кусок омлета в рот и глядя на меня исподлобья.
– Если честно, я как в тумане, - неопределенно веду плечом.
– До сих пор не верится, что опасность миновала.
– Скажу откровенно, так как мне сложно лгать тебе в лицо… - откладывает вилку и тянет из пачки салфетку, чтобы вытереться. На кухне тоже детские, с запахом ромашки. По всему дому только они.
– Я слушаю, - рвано выдыхаю.
– Если бы не случился этот приступ и Назар дальше тянул с лечением, то последствия могли быть необратимые. Но мы успели, и это благодаря тебе, Вика, - заметив, как я вся трясусь, он берет мою руку, крепко сжимает, припечатывая к поверхности стола.
– Ты умница, вовремя сориентировалась – и правильно, что вызвала меня.