Никто об этом не узнает
Шрифт:
А сколько раз Ренат его выгораживал — так вообще не счесть. Ну и просто помогал, когда надо. Он вообще в этом отношении безотказный.
Да и с Алёной этот замес ведь случился, по большому счёту, хоть и не с подачи, но по вине Максима. Он же и правда поначалу плевался: «Колхозница, деревенщина, позорище». Идиот. Нет, скотина. Даже вспоминать те моменты было тошно. И от самого себя тошно. А Ренат — что? Внял посылу друга. Вот и…
Так что, как ни крути, Макс сам виноват. А теперь можно до умопомешательства беситься, ненавидеть Шилова, ненавидеть
Впервые за последние три недели Максим ехал в школу в отцовской машине. Впервые ехал вместе с Алёной. Артёма он отправил на переднее пассажирское сиденье, сам уселся с ней рядом.
Единственное, до чего удалось додуматься, — это просто попросить её не встречаться с Мансуровым и Шиловым, не встречаться и всё. Без объяснения причин. По-человечески.
Да, вчера он уже пытался, но был тогда на взводе. И она появилась так неожиданно, ещё и в неглиже. Точнее, в этом своём пеньюаре кружевном. Тоже, нашла в чём к нему приходить! Ещё и ночью! Удивительно, как он вообще соображал. Потому получилось так сумбурно, ну, может, даже грубовато.
Она сразу взъелась: «Сама разберусь». Угу, разберётся она…
Но заговорить оказалось сложно. Поскольку и сам он не в кондиции, несмотря на душ, крепкий кофе и бодрящие мысли. И Алёна всем своим видом выказывала нежелание общаться.
Её понять можно — что она от него видела, кроме грубости? Но сейчас-то он ей грубить не хотел. А она отсела от него так, что чуть ли не вжалась боком в противоположную дверь, и напряглась до предела. Вон как плотно сжала коленки, как нервно переплела пальцы, как стиснула челюсти. Казалось, каждое слово она будет по умолчанию воспринимать в штыки.
Ещё и Тёмочка сидит на переднем сиденье и явно вслушивается. Они молчат, а он всё равно слушает, ждёт, как будто знает, что надо им поговорить.
Как же в последнее время бесит его этот Тёма! Впрочем, не младшего в том вина, одёрнул себя Максим, заглушив вспыхнувшее, было, раздражение. Просто когда всё идёт наперекосяк — каждая мелочь выводит из себя.
Не поворачивая головы, Максим вновь скосил на неё взгляд, скользнул по напряжённому, будто окаменевшему профилю, остановился на сцепленных руках, сложенных на коленях.
Взять и просто заговорить почему-то не получалось. С чего начать? Не просто же так заявить: не общайся с Мансуровым. Тем не менее он так и заявил, не придумав в итоге ничего лучше:
— Не общайся с Мансуровым. — Голос прозвучал глухо и сипло, как неродной.
Алёна повернулась, буквально на мгновение, бросила быстрый взгляд, и снова вперилась в затылок водителю. Ничего не ответила.
— Я серьёзно. Не общайся с Ренатом, — повторил Максим.
Она снова промолчала, сделала вид, что и не услышала.
— Пожалуйста…
Ох, как тяжело далось ему это слово! Будто с болью, с кровью от сердца оторвал. Но зато хоть она отозвалась, уставилась на него изумлённо, потом произнесла:
— Почему?
Вот что тут скажешь?
— Для тебя так будет лучше, — уклончиво ответил Максим после недолгой паузы.
— Откуда тебе знать, что для меня лучше? И с кем мне лучше…
— Уж поверь, точно не с ним…
— То есть я ему не пара, это ты хочешь сказать? — строго спросила она.
— Да конечно, не пара! — взвился Максим.
Она уже вон как разговаривает — пара! Сходила на одно-единственное свидание и уже такие мысли! Совсем она дура, что ли?
Алёна молча отвернулась к окну, и о чём она там думала — было непонятно.
В школе они не общались, даже словом не перемолвились. Возле неё постоянно крутились эти двое: Мансуров и Шилов. В общем-то, лучше двое, чем кто-то один. Во всяком случае, когда эти два клоуна оба рядом с ней — ничего такого, что его страшит, не случится.
Но под занавес Ренат всё-таки его огорошил.
Сначала Мансуров позвал сбежать с последнего урока — Максим был только рад. Он и предыдущие-то еле вытерпел.
Отсидеться до конца занятий решили в тире. Тем более кто-то сообразительный придумал обустроить там уютное лежбище из сваленных в углу матов, ну а вероятность того, что туда занесёт физрука была крайне мала. В тире проходили лишь факультативные занятия и то после обеда.
Максим полулёг набок, Ренат примостился рядом по-турецки. Выхлебал остатки Бон Аквы, капли вытряхнул на пол, затем скрутил пластиковую бутыль, чиркнул зажигалкой, пропалил внизу небольшое отверстие для тяги, на горлышко надел фольгу. Максим флегматично наблюдал, как ловко, со знанием дела Ренат сварганил сухой бонг.
Вообще, накуриваться он не собирался, но сейчас решил — почему нет? От колоссального напряжения у него внутри аж гудело. Расслабиться точно не помешает.
В два захода оба вытянули всё, затем опрокинулись на мат. Зелень заструилась по венам, ударила в мозг, и мысли, прежде суматошным роем разрывавшие голову, приняли чёткую, красивую и ясную форму.
Безысходная ситуация вдруг перестала казаться безысходной. И чего он, спрашивается, так загонялся — вариантов же уйма! Взять вот Алёну и увезти куда-нибудь на неделю. Наплести что-нибудь правдоподобное. Силой ведь вряд ли получится, он, считай, однорук, а она там дрова колола… Хотя сейчас кажется, что и получится, что и в единственной руке у него силищи немерено.
Максим поднял правую руку над лицом, полюбовался, сжал кулак, разжал. Затем — левую руку, уставился на лонгет. Ну или вот, например, навскидку: можно переломать ноги Шилову. Чем не выход? Можно и Ренатику, но его жалко. Он так-то хороший.
— Ты — хороший, — озвучил Максим последнюю мысль.
Мансуров хохотнул. И… всё испортил.
— Прикинь, на этом самом мате Булатов с Жуковой шпилились.
— Фу.
— Чего — фу? Наоборот прикольно. Их же, кстати, физрук спалил. О, кстати, может, и с деревней нашей здесь чпокнуться. Как думаешь? А свидетели типа нагрянули неожиданно так…