Никто об этом не узнает
Шрифт:
Тут Алёна поднялась и пошла в другой конец зала, где располагались уборные.
Максим сразу подобрался. Теперь, главное, её не упустить.
Не было её довольно долго. Он даже беспокоиться начал, но как только она вновь появилась, тотчас ринулся к ней.
Надо её просто увести, силой уволочь отсюда, если понадобится. Пусть она думает о нём что угодно, сейчас это неважно. Лишь бы помешать им остаться наедине. Потому что, наверное, иначе он просто не сможет с этим нормально жить…
Она не поехала.
Максим даже и не знал, что бывает так больно. В первый момент он просто опешил от неожиданности. Она хотела остаться с его другом? Выходит, она к нему, к Ренату, относится всерьёз. Что-то чувствует уже к нему?
Но как бы это ни било, как бы ни ранило, как бы ни подмывало бросить в лицо: «Ну и катись к нему» и уйти, Максим продолжал её уговаривать, просить, убеждать, требовать, наконец.
Потому что неважно, какое у неё там отношение к Мансурову. Это всё равно ничего не меняет, ведь ему-то на неё плевать.
Но она оказалась глуха и глупа, нестерпимо глупа! Не хотела ничего слышать, не хотела ничего понимать. Упёрлась и всё тут.
Максиму, казалось, что его попросту сейчас разорвёт от того, что не может до неё достучаться. Он едва не выкрикнул в запале всю правду про их спор. Да и выложил бы, конечно, потому что дошёл до предела и потому, что плевать уже было на всё, и на своё обещание, в том числе.
Но тут вмешался идиот-охранник. И дальше всё завертелось стремительно и сумбурно.
Максим и понять ничего не успел, как его грубо вышвырнули на улицу.
Скатившись со ступеней, он с разлёту приложился сломанной рукой об асфальт и задохнулся от боли. Поднялся, стиснув челюсти, чтоб не взвыть, затем выругался от души. Посмотрел на освещённый холл кафе за стеклянными дверями.
Алёны уже не было. Вернулась к Ренату…
Зато охранник стоял как неприступный страж на входе, скрестив руки на груди, и всем своим видом давал понять, что не пропустит. Мол, только сунься — ещё хуже будет.
Соваться Максим и не стал, показал ему bras d'honneur [7] и пошёл прочь.
Сначала медленно, тяжело, потом вдруг сорвался в бег стремительный и бесцельный.
Незаметно оказался в сквере, уже к этому часу опустевшем. И хорошо, что никого не было, — люди сейчас его не просто раздражали, а вызывали безудержную ярость, которая колотилась внутри, заставляя его бежать и бежать.
Остановился он внезапно, когда вдруг почувствовал, что выбился из сил.
7
bras d'honneur — оскорбительный жест, когда правую руку резко сгибают в локте, а ладонь левой кладут на сгиб.
Отдышался мало-мальски, чуть наклонившись вперёд и уперев руки в колени. Выпрямился, из груди вырвался полустон-полувздох.
Нет, ярость никуда не делась,
— Да пошли вы все! — выругался вслух.
И, развернувшись, пошёл в сторону дороги.
Утром, едва разлепив веки, Максим поморщился — всё было не так. Непривычно, неприятно. Голова гудела как чугунный колокол. Болели рёбра. Правое плечо затекло. Но самое скверное — это тягостное чувство, противно свербящее где-то за грудиной. Пока ещё смутное, неясное, оно постепенно расползалось, становилось крепче, пронзительнее. И затем сформировалось в чёткую мысль: «Алёна вчера осталась с Мансуровым».
Тотчас его будто током прошило, скрутило внутренности болезненным спазмом.
Максим попробовал высвободить руку. Кристина недовольно завошкалась, сонно пробурчала под нос что-то невнятное, но затем тоже проснулась. Плавно села в кровати, по-кошачьи потянулась.
— Макс, такая рань! Ты чего вскочил? Ещё два часа можно спокойно спать.
— Крис, прости, тебе надо домой. Будет лучше, если тебя никто не увидит.
— Ты шутишь? — Кристина ошеломлённо уставилась на него, тут же прикрывшись уголком одеяла. — Макс, если это шутка такая, то это не смешно.
— Да какие тут шутки, — буркнул он, надевая шорты на голое тело. Потом повернулся к ней, взглянул виновато. — Крис, я понимаю, что это скотство. Но так вышло, прости.
— Как вышло? В чём, вообще, проблема?
— В отце, — соврал он по привычке.
— Что-то раньше тебя это не смущало. Ты даже наоборот говорил…
— Сейчас всё изменилось.
— Что, Макс? Что изменилось? Этим летом я раз двадцать у тебя ночевала. По-моему, Дмитрий Николаевич уже давно привык… Он даже за завтраком вполне…
За завтраком! На Макса аж тошнота накатила от одной мысли, что за одним столом во время завтрака будет он, Кристина и Алёна и всё остальное их «дружное» семейство.
— Крис, я серьёзно. Я сейчас вызову тебе такси.
— О, спасибо! Какой ты заботливый, Макс! Я прямо тронута. Это же так благородно, так по-мужски — переспать со своей девушкой и выставить её вон ни свет ни заря. Причём не объясняя причин.
Максим молчал, избегая смотреть ей в глаза — так неловко было.
Ведь и в самом деле, что тут ответить? Права она, тысячу раз права.
Вот только если выбирать неловкость перед ней или же конфуз, неизбежный при встрече Кристины и Алёны, то лучше пусть уж будет первое.
— И знаешь что, — продолжала Кристина, — это даже не скотство. Это обыкновенная трусость.
Максим тотчас встрепенулся, вперился в неё взглядом, скорее недоумённым, чем гневным, хотя внутри уже закипала злость.
— Да, да, ты просто трусишь, Макс. Трусишь сказать честно, и я это чувствую. Ты можешь считать меня кем угодно, но только не дурой. Я могу отличить правду от тупой отмазки.