Никто об этом не узнает
Шрифт:
Пару секунд она, ошеломлённая таким порывом, ничего не делала. Затем очнулась и оттолкнула его.
— Ты чего? — воскликнула.
— Прости, я… — помолчав, промямлил он. — Не знаю, что на меня нашло… Пока. Извини.
Затем развернулся и быстро пошёл к тарахтящей в трёх шагах от них машине. Хлопнула дверца, и такси укатило. Алёна с минуту стояла, обескураженная.
Нельзя сказать, что ей было так уж противно, но весьма неприятно. Она вытерла губы тыльной стороной кисти. А потом вдруг безотчётно поднесла куртку Максима к лицу, вдохнула его запах, и в груди снова защемило. Затем она испуганно посмотрела в сторону
Но Максима дома не оказалось. Жанна Валерьевна приставала с расспросами и к ней, и к Артёму, беспокоилась, переживала, названивала кому-то. Сокрушалась, что он не отвечает.
Алёна хоть и не подавала виду, но переживала ничуть не меньше. Ругала себя последними словами: «Ну, почему я не поехала с ним? Зачем надо было показывать гонор из-за одного грубого слова? Обижалась бы потом… Вот где он сейчас? Он же прямо не в себе был. В таком состоянии мало ли чего наворотит!». И его так грубо, так жестоко вытолкнули вон, ещё и прямо у неё на глазах. А ведь он такой гордец. Каково ему после такого?
Тогда она просто стояла в ошеломлении, наблюдая за происходящим. А сейчас эти фрагменты, как на заевшем кинопроекторе, то и дело вставали перед глазами. Слова его, конечно, хамские и оскорбительные, но наполненные таким пронзительным отчаянием. И взгляд — такой же. Почему она сразу этого не заметила? Почему не увидела, что он будто на грани?
Полночи Алёна металась, корила себя всячески за глупость, за слепоту, за ни к селу, ни к городу взыгравшее самомнение. И уж конечно, не уснула. Какой там сон? Она с тревогой, страхом и нетерпением ждала, что он объявится хоть как-то. Даже прилечь не могла. Так и металась в полутёмной комнате — свет не стала оставлять, чтобы никто не догадался
Он и объявился. Среди ночи, пьяный, и… с Кристиной. Оба с шумом и смехом ввалились в комнату напротив. Пошумели, потом затихли.
Алёна как подкошенная сползла по стене на корточки. Её вдруг заколотило, как от сильного холода. Только вот она не чувствовала ни холода, ни тепла. Ничего не чувствовала, кроме боли. Эта боль, неожиданно острая, оглушительная, раздирающая, затопила, казалось, всю её, каждую живую клетку. Хотелось в голос выть, и она крепко-крепко зажала рот ладонями.
«Какая же я дура! И впрямь беспросветная дура!».
Слёзы струились по щекам, хоть она и зажмурилась.
«Знала же, всегда знала, что он не для меня, что ничего не может быть».
Спустя время Алёна, обессиленная и опустошённая, перебралась на кровать. Не расстилая, легла поверх покрывала и, свернувшись калачиком, уснула.
Глава 16
Кассирша три раза переспросила: «Вам точно на семь-двадцать? Фильм уже идёт. А в зале G этот же сеанс начнётся через полчаса…»
Максим еле сдержался, чтобы не прикрикнуть: «Да, точно! Давай уже скорее шевелись!».
С нервами вообще в последнее время беда. Всё и вся раздражало неимоверно. А тем более то, что мешало или задерживало.
Хотя это всё пустяки, гораздо сложнее оказалось найти их в тёмном кинозале. Пока переходил с места на место, с ряда на ряд, чуть не сцепился с какими-то полупьяными малолетками. Загораживал им, видите ли! Да и другие недовольно зашикали.
Нашёл их парочку практически перед самыми титрами. Одно потешило в этой
А потом ещё и увязался следом в кафе.
Ренат явно злился. Отволок его в сторону.
— Макс, это как понимать? Ты нафига нам на хвост упал? У меня всё было на мази, пока ты не пришёл, — затараторил он, косясь в сторону Алёны. — Ты нафига тут?
— Да как-то дома в лом сидеть. Дай, думаю, в кинцо схожу или в кафешке посижу, — дразнил его Максим.
— Макс, ты издеваешься? Ты другого места во всём городе не нашёл? — кипятился Ренат. — Она же при тебе не согласится…
— Так я и не хочу, чтобы она соглашалась, — вдруг совершенно серьёзно ответил Максим, и вся его показная весёлость вмиг исчезла.
Ренат сморгнул, уставился на него непонимающе.
— Я… не понял. То есть как — не хочу? Ты хочешь, чтобы в нашем споре Шило…
— Гонишь, что ли? Я вообще не хочу, чтобы её трогали. Ни ты, ни Шило, ни кто-то ещё. И знаешь что, я тут подумал и решил — класть я хотел на ваш спор.
— Ну, пипец! Спасибо! — воскликнул Ренат, громче, чем хотел, потому что тут же бросил на Алёну пугливый взгляд. Затем гораздо тише, но с волнением зачастил:
— Макс, так не делается! Поздно уже. Всё! Клал ты или нет, хочешь или не хочешь — сейчас это уже вообще никакого значения не имеет. Я мог бы отступиться, но Шило — нет. Он никогда не пойдёт на попятную. А значит, и я тоже, потому что проигрывать ему не собираюсь. Ты же помнишь, что на кону. Ты слово мне давал! Как друг обещал… Вот если бы ты добазарился с ним, я бы отошёл, без проблем. А так — извини… Мне, может, тоже её жалко, и тебя я понимаю, и из-за бати твоего очкую, вдруг тот узнает, хоть ты и сказал, что ему на неё вообще пофиг. И уже сам не рад, что встрял в этот спор по дури. Но, блин, всё это не перевешивает публичного унижения. Так что, Макс, извини…
Ренат вернулся за столик.
Максим отошёл к стойке бара. Ну а что делать оставалось? Уйти он не мог. Но и не кидаться же на него с кулаками. Хотя, если уж на чистоту, хотелось. Очень хотелось. И ему навалять, и Шилову, и вообще тянуло крушить всё вокруг. Но какой он с гипсом боец?
Да и если уж на то пошло, он прекрасно понимал Мансурова. И верил, что будь условие спора другим, не таким изощрённо-унизительным, Ренат бы поступился.
Максим не стал уж ему говорить, что и правда пробовал договориться с Шиловым. Перед тем, как рвануть за ними в кино, полчаса уламывал его по телефону. Разные компромиссы предлагал и просто просил по-человечески. Тоже, кстати, ещё то унижение.
Этот урод только посмеялся. Впрочем, этого и стоило ожидать.
— Чешское нефильтрованное, — попросил Максим бармена.
— Восемнадцать есть? — уточнил тот, явно для острастки.
— Что, паспорт показать? — зло откликнулся Макс.
— Двести рублей.
Макс положил деньги на стойку. Бармен нацедил пиво из анкерка, поставил кружку перед ним с нечитаемым выражением лица и переключился на других посетителей.
Пиво вдруг показалось совершенно безвкусным, но так хоть было чем себя занять в ожидании. Правда, чего именно он ждал — Максим и сам не знал. Просто наблюдал за ней. Один раз она оглянулась, потом сидела явно как на иголках. Занервничала? Вот и пусть. Нечего по барам со всякими шляться…