Никто об этом не узнает
Шрифт:
— Ты дебил? — В груди тотчас едко зажгло.
— Что сразу дебил? То хороший, то дебил. Ты уж определись, амиго, — протяжно, почти напевно, произнёс Ренат.
— Я не хочу, чтоб ты её трогал, — приподнявшись, сообщил Максим. — Оставь её в покое. Как друга прошу.
От дурмана почти и следа не осталось. Ренат скосил глаза, с минуту смотрел молча, потом загоготал.
— Кончай ржать! — не вытерпел Максим.
Но тот не унимался, перекатывался с боку на бок, аж покраснел от безудержного хохота. Наконец, просмеявшись, выдал:
— Это
— Какой уж тут прикол, — буркнул.
— Не, ну ты же это несерьёзно?
Максим без слов выжидающе смотрел на него.
— Не, не, не, — у Рената тут же слетела вся весёлость. — Даже не начинай, Макс. Мы же об этом уже говорили… Блин, ты только, Макс, не вздумай ей всё рассказать! Ты же помнишь — если кто из наших сболтнёт, я, считай, проиграл? Ты же понимаешь, что я не смогу тогда… Мне потом вешаться?
— Вы чего тут забыли? — раздался голос физрука.
Ренат встрепенулся, торопливо сунул бонг под мат. Физрук хмуро оглядел обоих.
— Явницкий! Мансуров! Что за лежбище котиков тут устроили? Дуйте давайте отсюда, лоботрясы, у меня сейчас с девятыми стрельба. И чем это тут так воняет?
Максим с Ренатом, не дожидаясь разоблачения, живо поднялись с матов и покинули тир.
Оказывается, последний урок уже полчаса как закончился, а они совершенно потеряли ход времени, да и звонок почему-то не услышали.
Отцовский кадиллак уже укатил. Домой Максим ехал с Мансуровым, тот всё ещё подхихикивал беспричинно, но почти на месте вдруг заявил:
— Что-то меня уже не штырит нифига. Может, ко мне забуримся? У меня ещё есть трава. Пыхнем?
Максим кивнул головой в сторону водителя. Мол, зачем при нём-то так уж откровенничать? Ренат отмахнулся:
— Ааа, пофиг. Ну что? Давай? Хотя… блин, нет. Не получится сегодня. У меня же вечером типа свидание с… — Мансуров осёкся.
Не договорил, но Максим и сам понял, с кем. И внутренности сразу будто тискамисжало.
— Где? Во сколько?
— Макс, ты же не станешь… — заюлил Ренат.
— Конечно, не стану. Ты чего, брателло? — вымучил Максим улыбку, с виду вполне жизнерадостную. — Я, наоборот, рад за тебя. Сплю и вижу, как Шило тебе кроссы целует.
Мансуров с готовностью расхохотался.
— Да в Аймекс сходим на семь на «Бегущего в лабиринте». Потом свожу её в кафе… в «Джинс», наверное. Чего заморачиваться, да? Ну и там как пойдёт…
Макс лишь кивнул — ответить в том же развесёлом духе выдержки уже не хватало. Потому и попрощались скомкано.
Алёны дома не оказалось. Мать сообщила, что она незадолго до его прихода укатила на занятия по английскому.
— Зачем этой деревенщине языки — не пойму, — рассуждала она. — Можно подумать…
Но дослушивать её Максим не стал. Умчался к себе, взвинченный донельзя.
Глава 15
Что-то в отношении Максима к ней определённо изменилось.
Это Алёна чувствовала безотчётно,
Однако до умопомрачения хотелось верить, что она ему нравится.
Ведь он иногда смотрел так, что сердце сжималось и в душе всё переворачивалось. И просил её не встречаться с Ренатом. Даже «пожалуйста» выдавил, что совсем-совсем на него не похоже.
Может, и правда ревновал? Может, Нина была всё-таки права с этим её «заведи другого»?
Ведь стоило начать общаться с другим, и он — как там она выразилась? — снова воспылал? Очень хотелось в это поверить. И очень страшно было в это верить. Один раз она уже обожглась, и совсем не хотелось снова напороться на те же грабли.
Только вот если это его «пожалуйста» вдруг тронуло, задело что-то внутри… то затем «ты ему не пара» вернуло на землю. Точно прохладным душем окатило.
Это и раньше уязвляло, а теперь било наповал. Что бы она ни делала, как бы ни старалась чему-то научиться — для них и, главное, для него она навсегда останется тёмной деревенщиной, колхозницей, пропахшей навозом, и это ещё самое мягкое из всего, что он и его друзья ей говорили.
И вроде бы ей дела нет до этого другого мира, мира светских страстей — он ей чужд. Она туда и не рвётся, даже наоборот — простые тёплые отношения и незамысловатые человеческие радости куда желаннее. Но до сих пор, вопреки всему — обстоятельствам, наказам папы, собственным убеждениям — ей хотелось быть ближе к нему, к Максиму. А он с этим миром связан, он — его часть, увы…
Именно поэтому она попросила Лилию Генриховну учить её не только правильному произношению, но и преподать пару уроков светского этикета. И та с явным удовольствием взялась лепить из неё леди.
А с каким усердием Алёна занималась английским! Учила в два раза больше, чем задавали. А всё потому, что услышала на уроке, как Максим бегло говорит на языке, точно на родном. Ни слова из его речи не поняла, но впечатлилась чрезвычайно.
По той же причине она брала приступом и остальные дисциплины, где он блеснул. А блеснул он, увы, почти везде, ну разве что кроме физики и химии.
Это её тоже изумляло — как так можно, не учась, учиться на «отлично»?
Иногда она сама себя стыдилась. Ведь унизительно это — так тянуться к человеку, что аж подражать ему и пытаться соответствовать… Но тут же убеждала себя, что это и ей полезно, а мотивы не так уж важны.
Хотя, конечно, важны. Что скрывать — хотелось если не быть ему ровней, то хотя бы сократить… нет, хотелось быть с ним именно на равных.
И казалось, есть сдвиг и значительный: Лилия Генриховна её хвалила. И все эти застольные церемонии больше не страшили — какими приборами пользоваться и как вообще вести себя, она усвоила. И одноклассники перестали так уж откровенно кривиться при её виде. И вот ещё Ренат теперь…
Его внимание и доброе отношение, можно сказать, помогли избавиться от целой кучи комплексов.