Ночь тебя найдет
Шрифт:
Он разглагольствует обо всем подряд: Элизабет Смарт, похищенная прямо из постели; Джонбенет Рэмси, найденная в подвале; дом Лиззи Борден [14], ставший гостиницей. И никак не доберется до Лиззи Соломон, замурованной в стене.
История, которую можно пересказать за пять минут, растягивается на тридцать-сорок, как в тысяче других программ или на любой свадьбе, если вас угораздило сесть рядом с незнакомцем. Перед рекламной паузой Бубба Ганз подогревает интерес. Через шестьдесят секунд я поведаю вам мрачные тайны Вивви
Оцепенев и больше не в состоянии смотреть, я реагирую только на звук. С телефоном в руке, спотыкаясь, бреду к креслу в гостиной и смахиваю с сиденья стопку маминых счетов.
Женский голос с сексуальной хрипотцой рекламирует особое оружие для самообороны, пистолет, «созданный женщиной для женщин с учетом того, что кисть руки у них более тонкая».
Если я окажусь среди первых пятидесяти счастливчиков, которые успеют зарегистрироваться на сайте продавца оружия, я получу бесплатную коробку патронов. А если в коробке окажется один золотой патрон, стану счастливой обладательницей пропуска в гостевую зону на «Шоу Буббы Ганза».
— Мы снова с вами...
Я буквально подпрыгиваю, не готовая к его грубому мурлыканью.
— Вивви Буше. Мне нравится, когда это имя слетает с моего языка. Все равно как глоток виски «Харрисон бразерс» в пятничный вечер, и это не реклама. А может быть, реклама. Я чертовски горжусь тем, что этот виски создан в Техасе, на земле свободы и фактов. А теперь перейдем к фактам из жизни Вивви Буше.
Из его уст слово «факты» звучит как ругательство.
Впрочем, сейчас он излагает именно их.
Я действительно спасла жизнь полицейскому, который ведет дело Лиззи Соломон. Моя сестра действительно вышла за него замуж. Я отказалась от НАСА ради работы в пустыне, хотя до сих пор выполняю для них разовые задания. Когда-то про мою мать написал журнал «Пипл». Ее действительно арестовывали по крайней мере двенадцать раз, но так и не предъявили обвинение в мошенничестве, потому что, как пошутил Бубба Ганз, «трудно засадить в тюрьму гадалку, если вы не встретили любовь, которая вам нагадана».
Бубба Ганз — заклинатель змей, который связывает их хвостами. Как Рэйчел Мэддоу [15], если бы Рэйчел Мэддоу сидела на грибах. Он просто продает патроны, но всем плевать.
Когда Бубба Ганз откашливается, намекая на серьезность своих намерений, мне кажется, он делает это у меня в животе. Внезапно я понимаю, что мне от него не сбежать. Понимаю то, что давно знают его фанаты, — их кумир не ограничится зубоскальством. Есть твит, «ТикТок», мемы, пост на «Фейсбуке», и сотни тысяч рук уже чешутся до них добраться.
— Моя продюсер вращает пальцем, будто крутит лассо, — говорит Бубба Ганз. — Хочет, чтобы я перешел к делу, к тому, чего вы так долго ждали. Не знаю, считать ли это проявлением экстрасенсорных способностей Вивви Буше, но ребенком ей уже случалось раскрыть одну тайну.
Мне десять лет. Голубой хребет. Тихо-тихо
Позади нас дверь на кухню приоткрыта на дюйм — я молча умоляла Бридж ее не закрывать. Она не позволила мне включить на кухне свет и на ощупь нашла замочную скважину. Из подвала на лестницу вполз холодок, забираясь под подол моей тонкой ночной рубашки. Вместе с ним снизу поднялось еле заметное свечение. Благодаря ему я вижу голубых уточек с желтыми клювами на моих пушистых носках для сна.
Бридж босиком, розовый лак на ногтях облупился, будто она попала под град. На мизинце левой ноги лака нет вовсе. Через три пальца, на большом, тугое серебряное кольцо, под ним волдырь, который через два дня воспалится. Я буду смотреть на пластырь, облупившийся лак и желтые шлепанцы в горошек со своего места в самолете, когда мы решим сбежать.
Бридж крепче сжимает мою руку. Воздух насыщен плесенью и микроскопическими частицами угля, которые кружат в воздухе, словно мелкая черная соль. Открывая мамину книгу мертвых, я всегда счищаю с обложки слой пыли.
Бридж резко поворачивается ко мне, прижимаясь влажными губами к моему уху. Шепчет, чтобы я дышала через нос. Отстранившись, она оставляет на ухе холодную слюну, заставляя меня брезгливо поежиться. Я толкаю ее в бок, но делаю, как она велела. Дыхание выравнивается, но сердце начинает биться сильнее. Больше всего на свете мне хочется, чтобы Бридж оставила меня в покое, не заставляла вылезать из теплой постели и подслушивать.
Она прижимается так крепко, что металлический кончик отвертки в ее кармане впивается мне в бок. Она нашла ее под нижней ступенькой в ящике с инструментами, который оставил хозяин дома, мистер Дули. В другом кармане — ключ от подвала.
Подошвы ее ступней и мои носки почернели. Как и моя ночная рубашка сзади и задняя часть спортивных штанов Бридж. Позже, когда мы будем оттирать их в раковине, чтобы мама не узнала, Бридж скажет, что «подвальная черная» — подходящее название для краски.
Мне хочется пописать.
Сверху доносятся голоса. Моя мать. Кто-то еще. Кто-то чужой. Женщина. От дверного проема нас отделяют четыре ступени. Они не могут нас увидеть. Мы не можем увидеть их.
Голос у мамы мягкий. Он успокаивает. Как на прошлой неделе, когда я пришла из школы в слезах. Я предупредила учительницу, что с ней случится авария, и, как я и предсказывала, она въехала задом в пикап заместителя директора. Учительница решила, будто я специально подкрутила тормоза.
— Вашему сыну нравится синий? — спрашивает мама.
— Это был цвет любимой бейсбольной команды Лейтона в пятом классе. «Орлы». Они выигрывали все матчи подряд. — Тонкий голосок дрожит.
— Лейтон хочет, чтобы вы думали о синем цвете, когда будете по нему скучать. Посмотрите на небо. Сходите к озеру. Если увидите в небе орла, Лейтон говорит, это будет он.
— Боже мой, я видела орла несколько недель назад на туристической тропе в Гетлинберге!
— Лейтон говорит, вы хотели спросить меня о чем-то конкретном.