Ночь тебя найдет
Шрифт:
Голос у Бридж надтреснутый, и чем больше она говорит, тем он выше, как у певицы с ларингитом, которая пытается спеть восходящую гамму.
— Она не хочет, чтобы я портила чужое имущество. Сказала... возможно, мы не задержимся тут надолго. Как всегда.
Последние слова она произносит почти шепотом.
Сейчас я не могу об этом думать — снова переезжать, ради чего.
— Ее будильник зазвонит через пятнадцать минут, — предупреждаю я Бридж.
— Винты уже вращаются.
— А все Вивви, палочка-выручалочка, — говорю я, закручивая крышку на бутылке оливкового
Бридж дергает за решетку, которая выскакивает из стены в облаке пыли и штукатурки. Я вижу несколько тараканов кверху брюхом. Сквозь отверстие пробивается свет моего голубого ночника.
Бридж разворачивает ко мне лицо, теперь оно всего в нескольких дюймах от моего. Я знаю этот взгляд наизусть. Вставь ручку в торговый автомат. Распутай мое ожерелье своими тонкими пальчиками. Сунь свою костлявую ладошку под диван — я только что уронила туда ручку.
— Ничего не чувствую, — заявляю я твердо.
— Твоя рука гораздо меньше моей. И у тебя нет ногтей.
— Сказала же — не буду.
— Какой же ты ребенок. Давай сюда фонарик.
Она поднимает с пола спортивный носок и надевает на руку, как марионетку. Направляет луч фонарика внутрь стены.
— Я что-то вижу.
Ее запястье исчезает в стене. Затем локоть.
Инстинкт ничего мне не подсказывает.
Челюсть Бридж отвисает, как будто сестру подстрелили. Когда она выдергивает руку из стены, на ладони сморщенная кожа и кости, в которых с трудом угадывается крысиный скелет.
Бридж сгибается пополам, ее тошнит.
С тех пор как однажды Бридж столкнулась с крысой нос к носу в собственной постели в нашем предыдущем доме, она их ненавидит. Хотя мама сказала ей, что она родилась в полночь — в Час Крысы, согласно китайской астрологии. И что эта встреча сулит счастье.
Я подхватываю трупик первой тряпкой, попавшейся под руку, и мчусь на кухню, где выбрасываю тряпку в помойное ведро поверх остатков вчерашних спагетти.
На самом деле крыса — не самое страшное. Когда я опускаю глаза, чтобы завязать пакет, то понимаю, что второпях схватила любимую футболку Бридж. Теперь она пропиталась крысиными потрохами и грибным соусом, почти неотличимыми друг от друга. После секундного колебания я затягиваю узел как можно туже и выбрасываю пакет в заднюю дверь.
Мне отчаянно хочется вымыть руки, но мама уже спускает воду в туалете дальше по коридору.
На цыпочках я возвращаюсь, чтобы предупредить Бридж, — надо убедиться, что она пришла в себя, вернуть все на свои места или хотя бы заткнуть отверстие полотенцем. Интересно, как она отплатит мне за порчу ее любимой футболки? Добавит острый соус в мои молочно-розовые хлопья «Фрут-Лупс», зубную пасту в печенье «Орео», красный пищевой краситель на зубную щетку или клей во флакон с шампунем?
Вентиляционное отверстие зияет. Бридж снова влезла в дыру и вытащила оттуда кое-что еще.
Ее рука роется в маленькой грязно-красной сумочке с застежкой — фальшивым рубином. Бридж выворачивает подкладку — убедиться, что сумочка пуста.
На полу лежит потускневший тюбик губной помады,
Я удивлена: почему то, что чувствую сейчас, я не почувствовала гораздо раньше?
Мне незачем заглядывать в водительские права, чтобы понять — Бридж все-таки обнаружила, что не в порядке с этим домом.
Я вижу четкий снимок: Бридж, я и мама. Мы стоим на лужайке перед уродливым арендованным домом, словно семья, с изумлением наблюдающая, как их имущество сгорает дотла.
Только нет ни брандспойтов, ни пожарных. Есть копы и желтые ленты.
Дешевая атласная вечерняя сумочка, которую Бридж откопала в стене, принадлежала женщине по имени Лиза Мари, в честь Лизы Мари Пресли. Собственная фамилия — Прессли — была на ее водительских правах. Вопреки традиции она сохранила ее, когда вышла замуж, — считала, это единственное, что делает ее особенной.
В ночь своего исчезновения, несколько лет назад, Лиза Мари месяц как развелась. Она сбежала с танцев в Церкви Господа Милосердного, заметив, как во время медленного танца бывший муж поглаживал спину молоденькой регентши, только-только достигшей половой зрелости.
Городские власти ставили на то, что пьяная Лиза Мари спрыгнула со скалы неподалеку от живописного места, где нашли ее старенький универсал. Но не ее тело.
Бридж ставила на мистера Дули, которого однажды застукала: явившись подстричь газон, что случалось еженедельно, он подглядывал за ней в окно ванной.
Мой разум гудел, непривычно пустой, ни одной мысли, будто в теле нет ни единой косточки, ни единого голоса в голове, который мог мне что-нибудь подсказать.
Мы сразу отнесли сумочку маме, которая позвонила старой приятельнице из морга.
Мама сказала, что четыре явных черных пятна походили на отпечатки пальцев, которые ей случалось фотографировать на месте преступлений, — кровавые отпечатки.
Спустя несколько часов двое полицейских, заручившись помощью приятелей из местного бара, ковыряли кирками трещину в подвальном полу, потому что мама сказала, что насчет этого места у нее «предчувствие».
Всех охотничьих собак и немецких овчарок на милю в округе подрядили обнюхивать задний двор. Это было не по правилам, и множество выводов было сделано поспешно, но принесло результат.
Под трещиной в подвале было пусто. Прежде чем сдаться, четверо мужчин долго долбили то, что оказалось нетронутой грязью из начала времен.
Бордер-колли Берти нашел Лизу Мари в сумерках того же дня. Ее закопали под прелестной розовой кальмией в дальнем углу заднего двора — той самой, к которой мама запретила нам подходить, потому что каждая частица этого растения ядовита, его нельзя трогать, тащить в рот, оно настолько агрессивно, что, если на цветок сядет пчела, тычинки распрямятся и прихлопнут ее пыльником.