Ночь тебя найдет
Шрифт:
Мне снились кошмары, что меня вытаскивают из постели в мотеле и швыряют в водопад Миднайт-Хоул, хотя до него было три часа езды. Моя макушка раскачивалась над черной водой, в ушах стоял глухой рев. Люди на берегу аплодировали, когда я шла ко дну, как делают в зале суда при оглашении смертного приговора.
После переезда в Техас первым — еще до телескопа, — что я попросила у мамы, были уроки плавания. Если придется, я бы хотела продержаться на воде два часа и выжить.
Мне нужно перевести дух. Заткнуться наконец. До меня доходит, что его кувалда весьма эффективна. Он получает именно то, чего хочет. Я протягиваю руку к его креманке, намекая, что ему пора выметаться,
Он хватает меня за руку прежде, чем я успеваю до нее дотянуться. Боль пронзает мою ладонь на сгибе линии жизни. Я снова вижу всплеск — так уже было, когда наши ладони соприкоснулись в участке, — и эта огромная рука, его рука, тянется к волосам, а они извиваются в воде, словно обезумевшие змеи. Образ резко сменяется другим: браслет, почти лишившийся всех подвесок, лежит среди грязи, листьев и ягод на фотографии из участка. Я ощущаю резкие запахи земли и сосен.
— Бриджит Буше, прекрасная, словно фея, соединившаяся в загробной жизни с Джоном Кеннеди-младшим [19]. — Шарп выводит меня из транса. — Мне всегда нравилась эта фраза.
Его слова разжигают в моей груди медленно тлеющий огонь. И виски тут ни при чем. Он повторил слова репортера британского таблоида года примерно две тысячи пятого.
— Вы все знали! — выпаливаю я.
— Откуда мне было знать все? Как я уже сказал, я слушаю вашу версию. Считайте это проверкой на детекторе лжи.
Шарп ослабляет хватку. Я выдергиваю руку.
Он залпом опрокидывает виски и мягко ставит на стол стакан. Это уловка, чтобы на записи ничего не было слышно. Как будто он ничего не нарушил. Как будто и не пил виски на службе.
— Это был ваш способ меня унизить? — Шарп ухмыляется. — Предложив стакан с Чарли Брауном?
Я стою и думаю, что готова пренебречь законами физики. У меня возникает сильное желание его ударить. Я подхожу ближе, сжимаю кулак.
— Чарли Браун был славным парнем, — говорю я. — Симпатичным неудачником. А вы любите побеждать и умеете ненавидеть.
— И к какой команде вы присоединитесь, Рыжая бестия? Победителей или проигравших?
По выражению лица я вижу, что Шарп заметил мой кулак. Он встает, идет к выходу, на ходу открывая дверь c москитной сеткой, ведущую к двум бороздам подъездной аллеи. Сегодня он не настроен заламывать мне руки за спину.
— Встречаемся в доме Соломонов в половине одиннадцатого, — говорит Шарп. — Адрес я пришлю сообщением. Мне хотелось бы получить... ваше заключение.
Слова легко слетают с его губ, как будто он приглашает меня на ужин. Как будто моя ладонь не сжата в кулак. Как будто нет ничего странного в том, что он выбрал ночную прогулку на место преступления вместо того, чтобы осмотреть его при свете дня.
Я медленно мотаю головой.
— И все-таки вы придете, — говорит он, излучая изрядную самоуверенность. — Мы ведь оба понимаем, дело не во мне и не в вас. Главное — найти Лиззи.
Я там, куда Шарп меня пригласил, только на полтора часа раньше. Ставлю ногу на первую металлическую перекладину, идущую вдоль ветхой ограды дома Соломонов. Я не так уж много вешу. Подъем будет несложным.
Сигнализации нет, сказал Шарп. Нет и света. Только тусклый отблеск уличного фонаря да мерцание за шторами второго этажа соседнего дома.
Дуб, раскинувшийся, словно цирковой шатер,
Ураган — движущаяся красная точка на метеорологическом радаре моих часов. Я установила таймер, который завибрирует у меня на запястье через сорок пять минут, и планирую убраться отсюда до того, как явится либо ураган, либо Шарп.
Я на заборе, пытаюсь сориентироваться. Луна еще висит над горизонтом. Сквозь густую листву я различаю острые крыши трех фронтонов и сердитые голоса, но не могу разобрать слов. Голоса принадлежат двум копам и четверым подросткам перед особняком, отрицающим, что от них пахнет марихуаной, — я заметила их, когда парковалась в нескольких домах отсюда.
Пока в доме Соломонов относительно тихо, но впереди долгая ночь. Меня воспитывали в вере, что три часа ночи — дьявольский час, когда зло наиболее активно вершит черные дела, а страдающие бессонницей просыпаются, сами не ведая отчего, пока Бридж не поведала мне, что это нелепая выдумка из фильма «Шесть демонов Эмили Роуз».
Я ненадолго закрываю глаза и прислушиваюсь — мне нравится звук наверху, который доносит ветер. Таинственные голоса. Так мама объясняла шелест деревьев перед бурей. Или псифиризм, если вы ученый.
Как обычно, в голове слишком много болтовни.
Таймер включится через сорок три минуты.
Потянувшись, я хватаюсь за толстую дубовую ветку, нависающую над забором. В большинстве своем деревья, по которым мне случалось забираться по ночам, чтобы смотреть на звезды, были лестницами. Проще спуститься по этому слоновьему дубу, чем спрыгнуть с высоты двенадцати футов, приземлившись на лодыжку, которая все еще болит спустя двадцать лет после несчастного случая.
Я подтягиваюсь, наполовину ползком, наполовину скользя вдоль ветки, пока передо мной не открывается вид на особняк — бледно-розовый свадебный торт в несколько уровней, который в сумерках кажется серым и мрачным. Качнувшись, я принимаю сидячее положение, крепко сжимая ветку над головой. Замысловатые завитки, вдохновившие Буббу Ганза на хэштег «пряничнаядевочка», почти не видны. Теперь я могу различить силуэты пяти фронтонов. Крыльцо, окружающее первый этаж. Железные перила «вдовьей площадки» [20] на третьем. Восточная башенка напоминает бумажную трубочку, которую дизайнер свадебных тортов ради пущего эффекта украсил глазурью.
Башенка, возможно, тоже пустышка, которую архитектор придумал для красоты. Она служит фоном для половины фотографий в прессе, которые я видела, вдохновляя авторов заголовков от Остина до Нью-Йорка. Кто похитил техасскую Рапунцель? Золушка и глухарь.
Это не единственные снимки дома, которые я изучила. В папке, что дал мне Шарп, несколько исторических фотографий особняка Соломонов: официальный черно-белый снимок на фотоаппарат «Хассельблад» 1918 года, сделанный английским архитектором; снимок свежепокрашенного в желтый дома для рекламного проспекта 1962 года; цифровые снимки криминального фотографа 2012 года, где ветхое состояние особняка само по себе криминал, а из желтого там — лента вокруг места преступления, зовущая Лиззи домой. Всего три владельца, но тридцать два года из девяноста четырех в особняке никто не жил.