Ночь тебя найдет
Шрифт:
Я пытаюсь подавить тошноту и сосредоточиться на мягком голосе моей начальницы, доктора Кэтрин Эстреллы, не дождавшейся обещанного звонка в 7:00 и позвонившей мне в 7:02.
Доктор Эстрелла метит в звезды — помимо того, что ее фамилия означает «звезда», — как автор бестселлера «Я так же реален, как и ты», который ставит вопрос ребром: является ли наша Вселенная компьютерной симуляцией?
Книга существенно затронула теории заговора, поэтому неудивительно, что доктор Эстрелла для начала разговора возмущается наглостью Буббы Ганза. Целых три недели она и ее негромкий голос вызывали бурные обсуждения на бесконечных
Впрочем, и я, и она знаем, что тут есть тонкость: она добивалась внимания публики при полной поддержке руководства и по уши сидя в математике.
Ее ответом на вопрос, заданный в книге, было категорическое «нет» — мы не цифровой дождик, стекающий зеленым кодом, как в «Матрице».
И не важно, что в это верит Илон Маск, а Нил Деграсс Тайсон [30] оценивает вероятность этого как пятьдесят на пятьдесят.
Я отхлебываю холодного горького кофе. Между тем слово берет доктор Эстрелла. Она уверяет меня, что Бубба Ганз — необразованный мерзавец, торговец, нарцисс, позор для сторонников теорий заговора, в то время как я — блестящий исследователь и будущее астрофизики.
Что же до моих экстрасенсорных способностей, то она никогда не сомневалась в существовании «иных» отраслей науки — ее чокнутая тетка, задолго до ультразвукового исследования, предсказала, что ее третий ребенок, Руне, прячется за близнецами. Тем не менее мне следует вести себя осторожно, чтобы не втянуть обсерваторию во что-нибудь слишком потустороннее, если я понимаю, о чем речь.
— Мы не сомневаемся, что вы превосходный исследователь, преданный науке, — заверяет она меня. — Если сумеете, не привлекая особого внимания, помочь в поисках тела несчастной девочки, — кажется, Либби? — используя нетрадиционные... научные подходы, считайте, что мы вас благословили. Пусть упокоится с миром. Просто постарайтесь обойтись без призраков и инопланетян.
Тревожные вещи, которые она обо мне узнала, проявляются в новом басовом ключе ее голоса. В моем девственном, безупречном резюме не было ничего даже отдаленно приближающегося к Голубому хребту.
Сейчас доктор Эстрелла ходит со мной по грани — она злится, что я не поставила ее в известность о том, что помогаю копам в качестве экстрасенса, и в то же время не хочет окончательно разозлить меня. Пока не хочет. В конце концов, она уже прицепила свой фургон к моей звезде.
Да и не впервой ей нянчиться с чокнутыми учеными.
Она прочищает горло, как всегда, когда собирается приступить к сути вопроса.
— Наш проект, — произносит она. — В каком он состоянии? Я в курсе, что вы возвращались к телескопу из Форт-Уэрта, когда планета приходила в идеальное положение перед звездой. Дало ли это результаты, которыми я могу поделиться с фондом?
— Ничего достойного со времени нашей последней беседы, — выдыхаю я. — Ничего, что тянет на публикацию. Я ищу проблеск иглы в хаотичном, мятущемся море. И вам это известно.
— Из-за этой... огласки... есть опасения, что вам сейчас... трудно сосредоточиться. До окончания
Десятилетиями мы слушали радиоволны, и что мы имеем? Горстку пульсаров и всякую чепуху. Я почти уверена: ученые должны стоять друг за друга горой, а ее последняя фраза — прямая цитата из моей заявки на грант. Слишком гладко она излагает. Возможно, только что кто-то важный сел в кресло напротив ее стола. Или я с самого начала отвечала по громкой связи в переполненном конференц-зале.
— Вы же понимаете, для этого нужно время и немного удачи, — говорю я тихо. — Я пропустила одну подходящую для наблюдений ночь. — (В тот день умерла моя мама.) — В остальном у меня нет сомнений, что я оправдаю ожидания, возложенные на меня фондом.
— Вивви, дорогая. Вы же знаете, я вам верю. Когда мне сказали, что вы слишком молоды для такого солидного гранта, я напомнила им, что Эйнштейн потряс мир, когда ему не было тридцати. Просто жалко, что Бубба Ганз делает дешевую сенсацию из ваших... способностей, что, в свою очередь, бросает тень на школу и фонд.
Доктор Эстрелла выходит на финишную прямую.
— Я рассчитываю на вас, Вивви, — мурлычет она. — Две недели, как вы и обещали, и мы вернемся к обычной жизни, я вас правильно поняла? Я больше не смогу отгонять собак. Скажите, что вы меня поняли?
Я слышу и мольбу, и предупреждение. Ей хочется, чтобы название университета стояло в углу презентации, которая объедет со мной весь мир и вызовет землетрясение в астрофизике.
— Я вас поняла, — отвечаю я хрипло.
Если дела пойдут неважно, моя начальница за меня не вступится.
Глухая тропинка к моему прошлому — все тайны, которые я надеялась сохранить, — теперь утоптана следами ног. Доктора Эстреллы. Шарпа. Майка. Буббы Ганза. Его сетевые туристы ломятся дальше, в кусты, и я ничего не могу сделать, чтобы остановить их.
Я надеваю подвеску на серебряную цепочку из маминой шкатулки, когда слышу шаги.
В прихожей. Теперь в гостиной. Один? Двое? Я в маминой спальне. Пистолет на кухонном столе, и отсюда мне никак его не достать.
Кем бы он ни был, он изрядный наглец, потому что на часах девять утра и солнце пробивается сквозь занавески. Я помню, что запирала входную дверь.
Я хватаю ближайший предмет — мамину трость — и чуть не вышибаю глаз сестре, когда та, обогнув угол, переступает порог.
— Господи, Вив. — Бридж выхватывает трость из моей трясущейся руки и машинально ставит на место, в угол, где трость стояла всегда. — У меня есть другой ключ, а как ты думала? А кого ты ждала? Я решила, ты спишь. А что мне было делать, если ты не отвечаешь на мои сообщения?
Я падаю на кровать, пытаясь отдышаться. Бридж опускается на матрас рядом со мной, как будто я только что чуть ее не покалечила — на моей совести еще три такие, почти случайные попытки с тех пор, как я появилась на свет. Она смотрит на открытую шкатулку и ставит между нами сумочку — винтажную красную «Коч», подарок свекрови.