Ночь тебя найдет
Шрифт:
На кухонном столе я аккуратно разворачиваю и разглаживаю сгибы. Телефон оставляю лежать в коме.
Достав из буфета в столовой хрустальный стакан, как взрослая, наливаю себе виски. Я сижу на «своем» месте за столом — всегда спиной к плите, поджариваясь зимой, потея летом, когда спирали в кондиционере замерзают от натуги. Пальцы бегают по бугоркам на бумаге. Еще один глоток. И еще один, пока горячий душ и виски не подружатся между собой, а ноутбук не начнет мигать, пробуждаясь к жизни.
Интересно, знает ли Никки, что один весьма необычный астероид
Я разглядываю россыпь точек на листочке бумаги. Запись книг шрифтом Брайля — одна из самых желанных работ, предлагаемых заключенным тюрьмы «Маунтин-Вью». Сомневаюсь, что Никки настолько повезло или она на таком хорошем счету у начальства. Вероятно, у нее есть друзья, которые знают шрифт.
Ребенком я водила пальцами по выпуклым точкам на банкоматах и табличкам на дверях туалетов: мужской или женский. Я видела шрифт Брайля на задней обложке книги Хелен Келлер «История моей жизни». И этим исчерпывалось мое знакомство с азбукой. Я знаю, что шрифт занимает много места, и первая книга о Гарри Поттере, переведенная в шрифт Брайля, издана в пяти томах. Библия, кажется, в сорока.
Оказывается, Никки передала мне только шесть букв.
Перевод по онлайн-шпаргалке занял две минуты, и еще пятнадцать, чтобы перепроверить на четырех разных сайтах. Это странное слово.
Ч Е Л Н О К
Я понятия не имею, что оно может значить. Ломаю голову, пытаясь найти хоть какую-то символическую связь с материалами дела. Не помню ни дороги, ни человека, ни фирмы, ни города — ничего с прозвищем или названием Челнок.
Пробую буквы во всех сочетаниях. С пробелами. Заглавными. Прописными.
ЧЕЛ НОК. ЧЕЛН ОК. Добавляю буквы, которые Никки могла пропустить.
Переставляю их в обратном порядке, если она решила схитрить: КОНЛЕЧ.
Включаю телефон. На экране высвечиваются уведомления.
Как и следовало ожидать, одно из них от @therealbubbaguns уже в «Твиттере»:
Добро пожаловать в МОЙ космос, @stargirl2001.
Я набираю гневный ответ, хочу швырнуть его Буббе Ганзу в лицо.
Нелегко расти чудачкой, которая разговаривает с призраками и такая же бледная, как они. Нелегко пропускать ложь мимо ушей.
Я всегда молча уклонялась от словесных выпадов, оставлявших следы глубже, чем удары камнями.
В этом нет никаких сомнений. Они всегда побеждают.
Но не в этот раз.
В голове я слышу Шарпа. Слышу сестру. Курсор мигает еще минут
Он берет трубку после четвертого гудка. Прерывисто дышит.
— Уже занялся сексом? — спрашиваю я строго. — Ты им злоупотребляешь.
— Вивви. Какого черта.
— У меня вопрос.
— Это может подождать? Я бегаю.
— В полночь? В твоем духе. Я хочу знать, что для тебя значит слово «челнок»? Если вообще что-то значит. Это все, больше ничего.
Приглушенное восклицание, как будто он в сердцах отдергивает трубку от уха.
— Повтори еще раз. — Он снова на линии. Звонкий и отчетливый.
— Челнок. Ч-Е-Л...
— Черт, я знаю, как оно пишется. Откуда ты это взяла? — Он выдерживает примерно две секунды молчания. — Сейчас буду. Я недалеко.
И отключается прежде, чем я успеваю сказать «нет».
Не знаю, с чего я взяла, будто под джинсами и ботинками кожа у него жемчужно-белая. Что кирпичный фермерский загар исчезает сразу ниже шеи.
В свете фонаря на крыльце его руки и ноги блестят от пота, словно бронза, а волосы еще мокрее, чем у меня. Я разглядываю его белые кроссовки. Шорты, из-под которых выглядывают сильные мышцы. Выцветшую серую майку, открывающую бицепсы, которые смотрятся так, словно ему привычней иметь дело с лошадьми и коровами, чем с тренажерами в спортзале.
Я никогда не представляла Шарпа без черных ботинок. Или бегающим. Мне казалось, у него очень быстрая реакция и он начинает шевелиться, только если встречает кого-то, у кого реакция еще быстрее. То, что у него под одеждой, превосходит мои ожидания, но это не имеет значения. Потому что между нами происходит то, что ученые вроде меня называют энергией отталкивания.
Он пялится на мамин халат с ромашками, который я накинула поверх пижамы, потому что ни в коем случае не собиралась впускать его в дом. Халат этот принадлежит еще более ранней эпохе. Мама любила ромашки. Называла их «дневными глазками», потому что ромашки просыпаются на рассвете, полные надежд и волшебных лечебных свойств. Я всегда считала, что ромашки, среди прочих вещей, наблюдают за мной, иногда из вазы на столе. А недавно со стебелька на маминой могиле.
Шарп шмыгает мимо, как мокрый пес. Я стою у двери и смотрю на пустую улицу. Пикапа нет.
Почему он бегает так близко от моего дома? Или его подвезли и высадили?
— Разве ты живешь не на другом конце города? — спрашиваю я, следуя за ним. Об этом как-то упомянул Майк.
— Можно мне полотенце? — бросает он через плечо, направляясь прямо на кухню. Окидывает ее быстрым, как у хирурга, взглядом.
Однако я подготовилась. На столе только ноутбук с темным экраном.