Ночь тебя найдет
Шрифт:
Он поднимает руку:
— Я знаю. Ты твердишь об этом с тех пор, как мне стукнуло четырнадцать: все мы — струны случайной музыки, возмущающие молекулы в воздухе, которые изменяют судьбу, не испорти мелодию, бла-бла-бла. Маркус Соломон чуть тебя не застрелил, Вивви.
Похоже, я ослышалась.
— Что?
— Похититель Лиззи. Маркус Соломон. В тот день он прокрался в собственный дом и увез Лиззи на арендованной машине.
Несомненно, это вымысел.
— Этого не может быть.
Я должна была почувствовать, разве
— Теперь, когда его поймали, Маркус не затыкается. Теперь он адвокат, которого приковали наручниками к больничной койке, отказывающийся от защиты. Маркус узнал, что Лиззи не его биологическая дочь, спустя несколько месяцев после того, как они с Никки купили особняк. У него были проблемы с плоскостопием, и врач обнаружил врожденный дефект хромосом, то есть Маркус был бесплоден. Он решил ничего не говорить Никки.
Мой затуманенный мозг переваривает услышанное.
— Он навещает Никки в тюрьме каждый вторник, — говорю я. — Он всегда был на ее стороне. Один из немногих.
— И наслаждался контролем, впервые в жизни. Никки без конца ему изменяла. С тех пор как родилась Лиззи, она периодически намекала, что хочет развода и будет бороться за полную опеку. Будучи специалистом по семейному праву, Маркус прекрасно понимал, что, не являясь биологическим отцом, он никогда не получит опеку над Лиззи. Поэтому он задумал отомстить. Нанял адвоката по тайным усыновлениям, своего приятеля по юридической школе в Оклахоме, и тот показал ему фотографию семейства, которое согласилось удочерить Лиззи, не задавая лишних вопросов.
Я трясу головой:
— Он дежурил в особняке, ждал, что Лиззи вернется. И при этом понимал, что ждать бессмысленно. Как же так?
— Ломал комедию? Хотел сам себя наказать? Мы нашли в его телефоне номер твоей матери. Пьяным он исповедовался перед ней, как перед священником, и уверяет, что все ей рассказал. Включая точное местонахождение Лиззи, вплоть до улицы, на которой она жила. Маркус годами следил за Лиззи. Однажды даже посетил школьный концерт, на котором она выступала.
— Они играла Одри в «Магазинчике ужасов» [44].
Я даже слышу, как она выкрикивает: «Внезапно, Сеймур!»
— Что?
— Да ерунда. — Просто еще одно маленькое, бесполезное знание. Еще одна «О» или «Э» в моей голове. — Но у Маркуса было алиби, — настаиваю я. — Я прочла об этом в деле.
— Все верно, — говорит Майк. — Мы облажались. Детективы, которые расследовали это дело, нашли трех свидетелей. И отец, и сестра Маркуса подтвердили, что он был рядом с ними у смертного одра его матери. То же самое заявила медсестра. Отец умер. У медсестры зависимость от азартных игр. Сестра отказывается с нами разговаривать.
Он вскакивает.
— Ты не спросила про Брандо. Я хочу, чтобы ты выдвинула обвинение. Он тебя подставил.
— Нет, — поправляю я его. — Я сама себя подставила.
Я ищу глазами больничный браслет Шелби. Кто-то снял его, заменив на другой, с моим именем. Впервые я четко вижу ее будущее. У нее седые волосы, и она
— Я хочу, чтобы ты подумала об этом, когда твои глаза перестанут щуриться от боли. — Майк поднимает стул и аккуратно ставит в угол. — Я ухожу. У двери дежурит полицейский. Газетчики как с цепи сорвались. В прессу просочилось, что Бубба Ганз — отец Лиззи. Ты не могла бы такое сочинить.
Майк вынимает из заднего кармана конверт:
— Шарп просил тебе передать.
Он кладет конверт на столик рядом со стаканом апельсинового сока, запечатанного фольгой.
— Не знаю, что между вами двумя происходит, — говорит Майк, — и не уверен, что хочу знать. Только будь с ним осторожна. Он отличный полицейский. Но себе на уме. Бридж как-то назвала его «бутилированной бурей». Точное описание. Женщинам такое нравится. Надеюсь, ты не из их числа.
Ревность? Предупреждение? Если тебе есть что сказать, скажи. Хочешь спасти меня, так спаси.
Не последовать ли мне тому же совету? Признать, что Синяя лошадь — не спортивный автомобиль? Что это зверь куда более расчетливый, настойчивый и смертоносный, чем какой-то кусок металла? И что Майку ни в коем случае нельзя терять бдительность.
Майк уже почти у двери. У меня ощущение, будто голова забита цементом.
Я с трудом могу ее повернуть. И даже когда это мне удается, слова не хотят выговариваться.
Как, почему, что, когда — машинальные вопросы, которые задаст коп об убийце, о Синей лошади. Но я не сумею ответить ни на один из них.
Я откидываюсь на спину, дверь со щелчком закрывается. Протягиваю руку к конверту, вскрываю его.
Поздравительная открытка от «Холлмарк». На лицевой стороне Снупи обнимает Чарли Брауна. Внутри надпись: «Выздоравливай поскорее!»
Внизу Шарп что-то накорябал.
Мы еще с этим не покончили.
Еще ниже он небрежно обвел лассо свое имя.
Я не уверена, сердечко это или петля.
Сплю и просыпаюсь. Сплю и просыпаюсь. Опухоль размером с ягоду в моем мозгу изучается неврологами и сложными медицинскими приборами, словно бесценный сверкающий сапфир. Еще они наблюдают за сотрясением мозга и трещиной в моем черепе, однако с меньшим увлечением. Несколько дней в больнице выливаются в неделю. Я — «интересный случай»
От Марка никаких вестей. И от Шарпа. И от Синей лошади.
Однако, стоит мне закрыть глаза, девушка с браслетом тут как тут, теребит браслет, настаивает, что теперь ее очередь.
Каждое утро Бридж в образе идеальной старшей сестры появляется в моей палате, чтобы поочередно читать мне вслух «Великолепные руины» — выбор месяца ее книжного клуба — и «Сговор остолопов» [45], потому что эта книга неизменно заставляет меня смеяться. Бридж подарила мне новый телефон, но по нему можно только звонить.