О той, что любила свободу
Шрифт:
– Да Бог с Вами, у меня, поди, работы еще вон сколько! Некогда мне чаи гонять, нашли тоже «барыню»! – шутливо бросила она, ставя руки в боки.
– Да я ж с ней, как с родной, а она мне «не барыня я»! – с добродушным укором ответила тетушка Лиз, улыбаясь. – Люблю я тебя, Никитична! Я самого богатого на свете человека не пущу за свой стол, если он нечестный вор и разбойник, а тебя – с превеликой радостью подле себя усажу, да и на золотые перины силком спать положу, хоть и знаю, что отпираться станешь!
Женщины засмеялись своим немолодым, но добрым и слегка кряхтящим смехом. Кэтрин любила в своей тетушке то, что она выбирала людей не по положению в обществе и даже не по количеству нажитого имущества, а выбирала их по душе да по нраву добросердечному. Она будто и помнить не желала, что
Вдруг Кэтрин резко вздохнула: привычное шевеление внутри привело ее тело в движение. Она погладила свой живот, делая короткие спокойные выдохи. Ей было спокойно и приятно: эта домашняя обстановка, такая привычная и знакомая с детства, она приводила мысли в порядок, но с другой стороны расслабляла их и делала рассеянными. Подул свежий ветерок в спину, Кэтрин слегка повернула голову, чтоб вдохнуть его. Она закрыла глаза и отчего-то вспомнила Деймона: его ту загадочную улыбку в моменты, когда она была к нему снисходительна, выбившиеся черные кудри, когда он сидел у камина в домашней одежде, разглядывая свои заумные листы с формулами. Ей стало душно и страшно: девушка боялась после тетушкиных упреков, своей вины перед мужем – не той вины, которая заключалась в ее побеге, а той, которая заключалась в ее тайне. То, что она скрывала свою беременность от Деймона, мучило теперь ее. Жизнь уже не казалась ей вечным праздником, мирок ее пошатнулся снова, но основательно на сей раз. Она вспомнила бледное личико Кэролайн: даже в ее обычном состоянии раздражения, сестра казалась ей все той же девочкой. Кэтрин вновь и вновь прокручивала в себе осознание того, как сильно раздавлена жизнью Кэролайн – даже она, та вечно веселая и счастливая девушка теперь ходит тенью, почти растворилась в этом мире, во всех предметах, которые ее окружали. «Ах, да! Кэролайн… где же она? Нет и нет ее все!» – забеспокоилась она.
– Тетушка, Лиз! А где же наша Кэролайн? Я ее за завтраком не видела, и сейчас ее нет.
– Солнышко, так она ведь ушла рано на прогулку: Марфа силком завернула ей с собой пару пирожков, а то она голодная совсем отправилась, но ты и сама знаешь, что спорить с ней нынче стало бесполезно, да мне и жалко дитя мое. Знаю я, что теперь, видно, замуж ее до старости не выдам – так и будет на шее нашей сидеть, но я не виню ее, – тетушка Лиз почти сокрушенно потерла пальцами лоб, глядя в одну точку, будто говорила не с Кэтрин, а с дочерью, которой не было рядом.
– Всех людей вам жалко, тетушка! Чуть что, так вы в слезы над чьим-либо горем, – Кэтрин это говорила с ласковым упреком, но в сущности слова ее выражали гордость своей родственницей: не везде есть такие люди неравнодушные, – вы погодите немножко еще: я буду верить, что наша Кэролайн станет прежней, и возьмет ее кто-нибудь в жены. Думаете, таких не найдется? Да пол Петербурга! – Кэтрин успокаивающе погладила тетушку по руке.
– Не будем более о ней. Слезы у меня кончились, не хочу этой темы, – тетя Элизабет отстраненно отмахнулась и начала толк о совсем иных вещах.
Когда они наговорились настолько, что тема Кэролайн уже была далека, Кэтрин решила и сама пройтись к березовой роще, куда часто в детстве сбегала по ночам. Она взяла карманный томик стихов Пушкина и отправилась на прогулку. Мисс Кэтрин столь сильно любила свою родину, любила ее природу, дух ее народа, но и Россию она любила не меньше: нравилась ей ее глушь, нетронутость прогрессом, нравами людей с широкой душой, к которым она приезжала, чтобы подлечить свою, если она болела.
Чтобы дойти до рощицы, нужно было пройти небольшую деревеньку, затем по тропке средь широких полей, а потом перейти луг, и уж только там, у леса, где вдоль него тянулась канавка с прохладным ручейком, была уже березовая роща. Кэтрин шла не спеша: тяжело ей было в своем положении на последнем месяце нестись во всю прыть. Когда она уже вышла на тропку, тянущуюся среди полей, в лицо ей подул весенний ветер, залетали изредка первые бабочки: еще пока те скромные красавицы лимонницы и капустницы, которые почти неуклюже порхали от одного цветка к другому. Все оживало в природе, все занималось своими обычными делами.
С трудом преодолев канавку
На несколько минут она забылась, как вдруг, оторвавшись от чтения, подняла глаза и увидела буквально в нескольких метрах от себя Кэролайн. Та стояла, прижавшись всем телом к белому теплому стволу березы, обхватив его руками. Ее глаза с лихорадочной быстротой, но внутренней опустошенностью бегали по земле. Она что-то шептала сама себе под нос, скорее всего, она бредила, Кэтрин слышала от тетушки, что с сестрой это случалось иногда. Кэтрин прислушалась и через мгновение смогла разобрать слова, которые произносила Кэролайн: «А вот здесь, милый мой, мы гуляли часами, помнишь?! Ты рассказывал мне про свою умершую матушку… Ах, да тебя же нет! Совсем нет… да как так тебя нет? Не может того быть. Со мной не может этого быть. Почему тебя нет, когда сегодня так хорошо, такой чистый воздух и на небе нет ни облака? Я, помнишь, так на тебя злилась, когда ты курил здесь сигару? Мне казалось так оскорбительно, что ты посередь такой красоты удумал дымить своим табаком… Знаешь, я сейчас совсем не злюсь на тебя, я бы хоть каждый день терпела твою эту бездумность. Не может быть, что от тебя ничего не осталось: где ты теперь? Неужели все вот так целиком умирает? Что мне от тебя осталось? Воспоминания? Не нужны они мне: они – моя расплата за все то счастливое, что я испытала с тобой…»
Кэтрин не шелохнулась, пока слушала. Ей так больно стало, что она заплакала, и ей стало плохо. Сквозь слезы она видела, как Кэролайн скользнула вниз по стволу дерева, села на колени, пригнулась к самой земле, чтоб подышать запахом какого-то скромного цветка. Ей хотелось подбежать к сестре, упасть к ней и обнять. Слова, сказанные сегодня тетушке Лиз о том, что Кэролайн оправится, показались ей сейчас бездумными и пустыми: она знала, что страдания сестры не кончатся никогда. Кэтрин поняла: вот она – расплата Кэролайн за ее красоту, за легкость и беспечность, за необдуманность решений, за то, что не думала о людях, которых бросала так часто; и ведь ясно, что не хотела тогда эта девочка никому сделать больно, но делала, оттого, что не понимала, что она совершает. Жизнь – это не веселье, а каждодневный труд, не только труд физический, но и труд души.
И так она вся измучилась переживаниями, что не поняла, как у нее отошли воды. Всю ее пронзила жгучая боль, и Кэтрин бросило почти в панику. «Ой, мамочки! Да что же это такое… ой, божечки!» о – она села на траву. Но как только девушка отошла от шока, разум ее прояснился: видимо, все ее тело активировало внутри себя инстинкт самосохранения, и Кэтрин закричала, что было сил.
– Кэролайн! Родненькая, помоги, прошу тебя! – жалостно взмолилась она.
– Кэтрин? Боже правый! – Кэролайн, словно проснулась.
И трудно было поверить, что эта девушка, которая только что была охвачена легким безумием, плакала и причитала, эта девушка молниеносно бросилась к сестре, подняла ее с земли и позволила навалиться на себя всем весом, чтоб та смогла идти. Все ее действия были незамедлительны, разумны и осторожны, как будто неведомая сила вдохнула на мгновение в нее жизнь, но какую-то другую жизнь, не та, какая в ней была раньше: эта была жизнь деятельная, осмысленная. Она шла с сестрой через поле и только ласково иногда подбадривала ее: «Катюша милая, ну, потерпи еще чуть-чуть! Уж сейчас и дом покажется».
Этой ночью Кэтрин родила сына с голубыми глазами, как у отца и черными редкими волосиками на головке. Роды прошли без осложнений: до приезда доктора Кэролайн помогала сестре и прекрасно справилась, доктор позже хвалил девушку за такую неожиданную искусность и терпеливость в этом деле.
========== 12 Глава. «В тот давно прошедший вечер» ==========
Давно в доме тетушки Лиз и дяди Василия не было такой суеты. Марфа бегала с полотенцами и пеленками по коридорам, ругалась с дворником без причины. Хотя причина была всего-навсего одна: переживала Никитична за леди Кэтрин.