Облака и звезды
Шрифт:
— Вот и кончили большой кусок, — сказал Курбатов, — теперь можно переезжать на новоселье, за новый кусок приниматься.
Он сел в кабину.
— Погоняй, Басар.
В лагерь машина вернулась затемно. В честь окончания работ повар приготовил пельмени. При свете фар все расселись на разостланном брезенте в кузове машины. Начальник принес из палатки три бутылки шампанского. Когда вино было разлито по пиалам, Курбатов поднял тост за окончивших работу первыми. Он назвал меня и братьев-близнецов. Все стали чокаться. Мне хотелось как можно скорее покончить с этим.
— Нет, нет, до дна! — закричал начальник.
Ужин скоро кончился. Все устали и хотели спать.
— Завтра, други, полный отдых! — объявил начальник. — Послезавтра подымаемся и едем на новый участок. А пока всем спасибо и спокойной ночи.
После ужина я отошел к соседним буграм, прилег на песке. В палатках тускло светились «летучие мыши», потом одна за другой они погасли. Только у Калугина еще горел свет. Как быть? Идти к нему сейчас — отдать журнал, рассказать об обследовании, или отложить все на завтра? Мол, не хотел беспокоить больного. Нет, лучше уж все неприятное закончить сегодня. Я вошел. Калугин лежал на раскладушке, читал.
— Принес журнал, планшеты.
— Какой рельеф на участке? — Калугин пристально смотрел на меня.
— Крупнобугристые и мелкобарханные пески.
— Мелкобарханные на обоих визирах?
— Да, — я остановился у входа, экзамен застал меня врасплох.
— Растительность?
— На бугристых — илаковые саксаульники, На барханах — селиновые сюзенники.
— Это зафиксировано?
— Разумеется.
Я вышел из палатки.
На другой день все проснулись поздно — побудки не было. Завтракать сели только в восьмом часу.
Палатка Калугина была снаружи застегнута на все крючки. Курбатов встревожился.
— А где же Сергей Петрович?
Никто не знал. Начальник нахмурился.
— Странно, очень странно.
Калугин вернулся вечером. Весь засыпанный песком, прошел в свою палатку. Начальник отправился за ним. Я, припав к стене палатки, услышал голоса.
— Неужели нельзя было предупредить, Сергей Петрович? Если вам надо в пески, сказали бы мне. Машина всегда в вашем распоряжении.
— Виноват, Владимир Николаевич, мне надо было пойти по личному делу — проверить кое-что из своих наблюдений. А Басару тоже необходим отдых: каждый день нас возит.
Начальник вышел.
Я затаив дыхание ждал. И вот снаружи послышалось осторожное царапанье.
— Можно?
— Да.
Калугин вошел в палатку, сел на раскладушку.
— Вот мой журнал. Исправьте своей рукой.
— Что исправить?
— Вашу запись. На последнем визире пески не мелкобарханные, а среднебарханные, и растительности совсем нет: очень сильное развевание.
— Хорошо, оставьте журнал, я исправлю и занесу вам.
— Нет, вы при мне исправьте! — резко сказал Калугин.
— Это очень важно для производства?
— Это важно для вас. Вам двадцать три года. Впереди у вас уйма таких визиров. Все их надо пройти честно, прошагать до конца и ни в коем случае не заносить на планшет, в журнал по аналогии, не обходить, как
Пришлось покориться. Я молча внес все исправления. Протянул журнал Калугину. Он долгим взглядом посмотрел на меня.
— И это все, Юрий Иванович?
— А что ж еще? Я допустил ошибку, я ее исправляю. Может, надо сказать — «виноват, больше не буду»?
Калугин как-то весь поник, согнулся, словно стал ниже ростом, и молча вышел из палатки.
Я понял окончательно: в этом отряде мне делать нечего. Любой ценой надо уходить, перейти к другим людям.
IX
Мы обосновались на новом месте — у колодца Чиль-Мамед.
В первый же день, как только разбили лагерь, я пошел посмотреть Чиль-Мамед. Он находился метрах в двухстах от наших палаток, внешне неприметный, очень древний колодец: без сруба, почти вровень с землей, среди изрытой овцами серой глины небольшая круглая яма. Стенки укреплены плотно сплетенными ветками саксаула.
Я заглянул вовнутрь, неожиданно близко увидел свое отражение — колодец был неглубокий, из него даже не веяло прохладой. А вокруг было уж очень жарко. Циклон прошел, и солнце снова жгло нещадно. Надо было возвращаться в лагерь.
Начальник отряда, не дожидаясь, пока рабочие разобьют палатки, выехал с Костей на рекогносцировку — предварительное обследование нового участка изысканий. Накануне Курбатов наметил на планшете примерное расположение геодезических ходов и теперь отправился свериться с «натурой». Геодезисты вернулись к обеду. Курбатов был неестественно оживлен, все время что-то насвистывал, но во взгляде была тревога.
После обеда из палатки начальника раздался громкий голос:
— Товарищи инженеры, прошу всех ко мне.
Мы собрались на неурочную летучку. Каждый занял свое обычное место: я и Калугин на консервных ящиках, Инна Васильевна на своей раскладушке, Костя у двери, на брезентовом полу.
Курбатов стоял возле самодельного столика, волновался.
— Ты садись, — сказала Инна Васильевна, — в ногах правды нет.
Он досадливо отмахнулся.
— Вот что, други. На рекогносцировке я встретил Баскакова. Они тоже перебазировались, стоят возле колодца Ак-Кую, километра три от нас. Уже проложили геодезические ходы, начали изыскания.
— Ну и пусть себе работают с богом, — заметила Инна Васильевна.
— Дело не в этом. Баскаков предлагает через неделю провести взаимную инспекторскую проверку качества изысканий. Мол, на новом месте учтем взаимные достижения и просчеты. Арбитрами будут начальник экспедиции и главный инженер. Здесь же, в поле, сделают оргвыводы.
В палатке стало тихо. Я уже знал от Калугина: весной перед началом изысканий Инна Васильевна неожиданно предложила вызвать на соревнование отряд Баскакова. Вся экспедиция была поражена: молодежный отряд, сформированный из новичков-первогодков, вызывает многоопытных изыскателей, маститых пустыннопроходцев. Услышав об этом, Баскаков усмехнулся: «Что ж, померяемся силушкой!»