Облака и звезды
Шрифт:
Мы вошли в небольшой кабинет. Ломберный письменный стол завален рукописями, ватманами. На тумбочке старинная керосиновая лампа под абажуром. У стены открытый стеллаж с книгами. На полу текинский ковер.
— Прошу, — хозяин кивнул на плетеную качалку с вышитой подушечкой на сиденье, сам сел за стол. — Удивлены, недоумеваете? Это обычная реакция всех моих гостей. А дело объясняется просто. Я не сибарит, я — старый полевик, тридцать лет в пустыне, из них считанные месяцы провел в городе. Мой дом — вот он, палатка. В Ашхабаде, на Кушкинской — только коммунальная квартира. Там мы с женой зимуем,
Я сказал, что создать в пустыне даже минимальные удобства — дело не простое.
— Неверно! — живо возразил Баскаков. — Вся беда в том, что с этим предвзятым убеждением мы приходим в пустыню, в тундру, в тайгу. Мы заранее готовим себя к бытовым неурядицам, мало того, считаем их обязательными спутниками нашей жизни, непременным условием романтики покорения природы. Отсюда — неизбежные последствия. Правда, в молодости о них не думают. Они приходят позже.
— Какие последствия?
— Мало ли — всякие ревматизмы, радикулиты, все это появляется неожиданно и выводит нашего брата из строя надолго, иногда насовсем. Ну, да вам это пока не грозит. Вы ведь первогодок в пустыне?
Я сказал, что в Каракумах не был, но вообще не впервые участвую в изысканиях. Приходилось работать в довольно трудных условиях…
Баскаков с интересом слушал, расспрашивал о районах изысканий. Оказалось, что небольшую мою заметку в «Природе» о приморских солелюбах Казахстана он читал. Мы заговорили о физиологии солянок — они меня давно интересовали. Потом перешли к книге Коровина, — я все еще находился под ее впечатлением. Коровин открыл мне Каракумы.
— Ввел вас сюда, как Вергилий! — засмеялся Баскаков.
— Разве Каракумы — ад?
— Многие так считают. А вообще в песках, как везде, есть и хорошее, есть и плохое. Но то и другое — очень интересно. По-моему, это главное.
Хозяин заговорил о себе. В песках он уже четвертый десяток — приехал сразу же после института, поработал сезон и уже не смог расстаться с Каракумами, привязался на всю жизнь.
— Говорят, Дальний Север привораживает людей. Дальний Юг тоже обладает этим свойством. Пустыня только внешне бедна, на самом деле — это край огромных возможностей, великих богатств. Но не каждому они открыты.
Он оживился.
— Помните у Гёте, в «Фаусте»: «При свете дня полна таинственными снами не даст тебе природа покров с себя сорвать. Что в откровенье разуму сама не сможет передать, не выпытать тебе у ней ни рычагами, ни тисками».
Хозяин встал, сделал несколько шагов по палаточному кабинету.
— На русский Холодковский не очень точно перевел, кстати он тоже был натуралистом, зоологом. В подлиннике это звучит куда сильнее.
И Баскаков по-немецки наизусть прочел цитату из «Фауста».
Из соседнего отсека выглянула маленькая сухощавая женщина, приветливо кивнув мне, сказала:
— Лев
— Это уж забота хозяйки, — отозвался Баскаков.
Я познакомился с Агнессой Андреевной Баскаковой. Мы перешли в столовую. Здесь тоже поверх брезентового пола лежал туркменский ковер. Съемные стены из фанеры оклеены обоями иного, чем в кабинете, рисунка. Над портативным столом традиционный натюрморт — дичь, фрукты.
Кок-чай мы пили из маленьких туркменских пиал, на блюдечке — мелко наколотый рафинад, на старинном, из кованой меди, туркменском блюде — чуреки. Местный колорит строго выдержан.
Я спросил, не тяжело ли Агнессе Андреевне безвыездно жить в песках. За нее ответил Лев Леонидович:
— Тяжело не тяжело, а супруга пустынника всегда следует за ним. Агнесса Андреевна в прошлом врач, но, как древле говаривали святые отцы из Фиваиды, прекрасная мати-пустыня соблазнила ее. Сейчас она — почвовед, кроме того секретарь-машинистка, чертежница, бухгалтер, завхоз, отличный кулинар. И это не все. По пальцам специальности ее не перечтете — пальцев не хватит.
Агнесса Андреевна замахала руками:
— Ну-ну, не конфузь меня перед нашим гостем, чего доброго, он подумает — вот она, новоявленная Мария Волконская из Каракумов.
— А разве это не правда?
Баскаков ласково погладил руку жены. Да, это была по-настоящему любящая пара.
Я спросил, давно ли отряд в простое.
Баскаков удивился:
— В простое? Почему?
— Как почему? Циклон. Мы третий день не работаем.
— Нет, — сказал Лев Леонидович, — такой роскоши я позволить себе не могу. Мы — старики, темпы у нас не те, что прежде. Работаем без простоев.
— А когда метет сверху и снизу?
— Ну что ж, на то пустыня. Наш геодезист с теодолитом заранее проложил главные ходы. А мелиоратор, геоботаник, почвовед работают в очках.
Я удивленно взглянул на хозяев. Мелиоратор и почвовед — они были в лагере. Баскаков усмехнулся.
— Отряд в песках, а мы дома? Сейчас объясню. Сталевар высокого класса сам не варит сталь. Он руководит плавкой, ведет ее. Равно архитектор не кладет стену, строитель корабля не работает с топором на верфи. Разве не правильно? Я мелиораторствую треть века, Агнесса Андреевна описывает шурфы немного меньше — двадцать лет. Посему каждый из нас знает свое дело настолько, чтобы только проверять выполненную работу, делать выводы, обобщать. Материалы для этого готовят специалисты, пока что менее, чем мы, умудренные опытом. Такая расстановка сил полезна и для них, и для дела.
Он поинтересовался, как организована работа в нашем отряде. Я сказал, что у нас в поле выезжают все специалисты.
— Что ж, в молодежном коллективе это и целесообразно, — одобрил Лев Леонидович. — Раньше говорили: чтобы узнать человека, надобно пуд соли с ним съесть; пустыня посложнее — пудом проглоченного песка не ограничитесь. Надо ходить и ходить по ней, смотреть и смотреть на нее, и не просто смотреть, а научиться видеть Каракумы, для этого нужно жить с пустыней одной жизнью, сродниться с нею, стать кумли — «человеком песков». Иначе «не даст тебе природа покров с себя сорвать».