Облака и звезды
Шрифт:
Раздались шумные рукоплескания: молодой наездник достиг финиша. Спешившись, он шел к судейской трибуне. На поводу за ним, еле передвигая ноги, плелся молодой верблюд.
Дальше следовало второе отделение — конные скачки. Но нам надо было возвращаться в лагерь. Я пошел к грузовику. Здесь, окруженные плотным кольцом любопытных, Курбатов и Костя боролись, схватив друг друга за пояса. Судьей был Мурад. Он преподавал им урок туркменской национальной борьбы. Курбатов и Костя уже вошли в раж, лица их покраснели, тяжело переступая ногами, они ходили по кругу — каждый
— Теперь со мной, товарищ начальник!
— Нет, сначала со мной!
Рабочие обступили Курбатова, каждый хотел с ним бороться. Курбатов, тяжело дыша, со смехом отбивался.
— Еще чего выдумали! Усталого легко положить. В лагере поборемся.
Он стряхнул пыль со спецовки.
— Пора ехать.
Я спрятался за кузов грузовика — было стыдно за Курбатова, за его мальчишеское поведение. И это начальник отряда! Нет, видно, придется просить главного инженера перевести меня в другой отряд, где работают более серьезные, более деловые люди.
Обратная дорога оказалась очень трудной. Сокращая путь, Басар где-то свернул, и мы попали на песчаную целину. Неизвестно, когда здесь проходили машины. Мотор работал с натужным ревом. Рев этот временами переходил почти в стон. Казалось, машина живая, она жалуется, просит о помощи. Задние колеса буксовали, крутились на холостом ходу.
— Аврал! На выход! — крикнул из кабины Курбатов. Все выскочили из кузова.
— Шалманы к бою! — снова крикнул начальник.
Рабочие вытащили из-под машины лежавшие на осях два запасных бревна, бросили их под скаты. Почуяв опору, грузовик с довольным рокотом пошел вперед. Курбатов и Мурад выхватывали из-под вращающихся колес шалманы, снова бросали их под колеса. Машина медленно катилась по движущемуся настилу.
Преодолев барханы, грузовик остановился. Басар поднял капот. В радиаторе кипела вода.
— Пускай отдохнет, — сказал шофер.
— «Отдохнет»! — передразнил Курбатов. — Хотел проехать покороче, вон куда завез! Водитель ошибся, а машина отдувайся. До лагеря хватит горючего?
— Должно хватить, — неуверенно сказал Басар. — Вообще мало горючего. Надо было заправиться в Казанджике…
— Ага! — подхватил Курбатов. — Это значит, приехать в штаб экспедиции: «Здравствуйте, товарищи начальники, мы на верблюжьих скачках малость горючего пережгли. Выручайте!» Так, что ли?
Басар виновато молчал.
На третий день циклон несколько ослаб, но небо было хмурое, ветер дул порывами. Я ожидал, что после завтрака мы с Курбатовым выедем в поле. Получилось иначе — горючее на исходе. Басар в свое время не доложил начальнику, а выезд на скачки истощил запасы окончательно.
Курбатов был сильно расстроен: придется занимать бензин, христарадничать.
— А у кого занимать? — спросил я.
— У кого же, у богатого соседа, свет Баскакова, патриарха нашей экспедиции.
— Тебе не даст, — сказала Инна Васильевна, — мол, рад бы, да сами сидим на мели.
— Да, меня он не любит, — согласился Курбатов, — считает, что я рано получил отряд. К тому же весной мы имели наглость вызвать баскаковцев на соревнование.
— И Сергею Петровичу, и Косте не даст, они — курбатовцы, — сказала Инна Васильевна.
Курбатов задумался.
— Как же быть?
Я понял: ехать за бензином может только один человек — новичок в отряде. Это я. Но Курбатов не решается использовать меня для хозяйственного задания. Пришлось ему помочь.
— Давайте я попробую. Баскаков меня не знает.
— Да, вы не курбатовец, — сказал начальник и тут же смешался: в словах был двойной смысл… И все же от «чужака», от «не курбатовца» зависела сейчас репутация отряда. Не удастся добыть горючее, придется по радио давать SOS в штаб экспедиции. Такое в практике изыскателей бывает не часто и считается верхом неорганизованности, неумения руководить работой. А тут еще «внеплановая» поездка на скачки осложняет дело…
Час спустя мы с Басаром выехали к «знатному соседу».
VII
Отряд Баскакова расположился в рощице тамарисков, у колодца Дас-Кую. Я ожидал увидеть выстроенные в ряд палатки, грузовик с кузовом-домиком, синий дымок над печкой, вырытой в песке, — картину, знакомую по нашему отряду. Все оказалось иным, совсем не похожим, необычным.
Под сенью двух старых корявых тамарисков высилась огромная палатка, палатка-исполин, похожая на шатер арабского шейха. Рядом приютилась палатка-одиночка, казавшаяся почти крошечной. В приличном отдалении стояла просторная общая палатка, видимо для рабочих, и совсем уж на отшибе одиноко серела маленькая палатка — то ли повара, то ли некоего специалиста-отшельника.
Грузовик остановился. Басар заглушил мотор.
— Надо узнать, может, он отдыхает.
Я удивился: «Отдыхает среди рабочего дня?»
— У них свои порядки.
Но хозяин бодрствовал. Из палатки вышел высокий пожилой мужчина с седой курчавой головой. Большое, гладко выбритое, еще очень красивое лицо, словно у прирожденного «кумли», было покрыто густым ровным загаром. Такой загар бывает только у многолетних обитателей пустыни. Из-под разглаженной синей спецовки виднелся крахмальный воротничок кремовой рубашки. На ногах домашние ковровые туфли.
Баскаков сделал два шага навстречу. Я назвал себя, подал письмо. Он бегло прочел, сунул в карман.
— Это успеется, а сейчас зайдем ко мне, познакомимся, вы у нас — новый человек.
Я вошел в палатку и остановился, пораженный. Баскаков смотрел на меня с молчаливой улыбкой, — видно, давно привык к удивлению гостей. Это была не палатка, а целый дом: прихожая, дальше кабинет, столовая, за полузадернутой гардиной — спальня: виднелся край диван-кровати. Комнаты отделены фанерными перегородками, оклеенными обоями.