Облака и звезды
Шрифт:
С одной стороны бархана было углубление. В нем приютились сюзен и два селина, ярко-зеленые, крепкие, сильные. Было ясно: их теперь уже не замести пескам — не дадутся! Середина котловины была обычной — с илаком, с кандымом, с саксаулами на вершине склона.
Природа решила поозоровать, отклониться от стандарта, и вот на маленькой площади столкнулись противоположные силы: разрушительная сила ветра и подвижных песков противостояла хрупкой, молодой, воинственной силе жизни пионеров, и силе спокойной, уверенной в себе, силе, хранящей незыблемость своих форм — многолетних, крепких, устойчивых
Прошли первые минуты радостного удивления. Надо было действовать. Увиденное являло собой частный случай, ложбинка никак не ложилась в масштаб, я не мог ее отметить на планшете даже точкой, но и не мог пройти мимо: на площадке в несколько десятков квадратных метров были соединены впритык, вплотную различные формы рельефа и растительного покрова. Кажется, природе тоже надоело однообразие, размеренная монотонность, она восставала против ею же установленных закономерностей, и я с радостью наблюдал этот бунт. Из-за бугра послышался голос Калугина:
— Вы скоро закруглитесь?
— Нет, не скоро, — отчетливо и громко ответил я.
Работы было много — все описать, все изобразить на схеме, все сфотографировать. Объект сразу же не захотел уложиться в рамки дневника, сломал их. Я перевернул страничку, стал писать поперек, перечеркивая строгие графы стандартного обследования. Я забыл о Калугине, о почвоведах, о грузовике, который должен ждать нас в определенное время. Я с жадностью набросился на необычное и не хотел расставаться с ним.
Вернул меня к повседневной действительности негромкий разговор за буграми. Были ясно различимы голос Инны Васильевны, глуховатый басок Калугина, быстрая туркменская речь рабочих. Неужели их нагнали почвоведы? Сколько же времени я занимаюсь котловиной? Взглянул ка часы. Начало первого. Я здесь около двух часов! Надо идти…
Калугин, Инна Васильевна, рабочие сидели на солнцепеке, о чем-то разговаривали. Увидев меня, Калугин спокойно сказал:
— А вот и наш геоботаник. — Он поднялся, за ним встали почвоведы.
— Что-нибудь интересное нашли? — спросила Инна Васильевна.
— Ничего особенного, — сухо сказал я, — так, любопытная котловинка. Впрочем, для изысканий интереса не представляет — очень мала, в масштаб не ляжет.
Инна Васильевна смущенно молчала.
— Можно идти дальше? — вежливо осведомился Калугин.
— Да, — коротко сказал я.
Хорошо, что обошлось без трений. Видно, мои товарищи поняли — я задержался отнюдь не по пустякам.
Мы с Калугиным продолжали работу. Я искоса поглядывал на мелиоратора, не хмурится ли, — ведь дневной график безнадежно сломан, завтра придется наверстывать упущенное. Может, рассказать ему о котловинке? А если в ответ услышу: «Вон как? Н-да, любопытно»? И мое великолепное настроение будет безнадежно испорчено. Нет, лучше помолчать. Мысленно я уже писал очерк о своем открытии. Надо так и назвать «Чудесная котловинка». Звучит отлично!
После захода солнца Курбатов подъехал к условленному месту, где мы должны были его ждать, не нашел нас и с зажженными фарами двинулся навстречу. Из кабины послышался его раздраженный голос:
— Почему задержались?
— У меня живот разболелся, — сказала
Начальник вскипел:
— Брось валять дурака, я серьезно спрашиваю.
— А я серьезно отвечаю.
Сели в кузов, Инна Васильевна устроилась в кабине. Я усмехнулся. Все ясно: сейчас она расскажет мужу о вынужденной задержке, не хотела говорить при рабочих. Значит, надо ждать начальнической взбучки. Ничего! За словом в карман не полезу, сразу поставлю на свое место. В отряде не обязательно все должны быть роботами.
V
В лагерь вернулись поздно вечером. Я ждал, что после ужина Курбатов вызовет меня для объяснений. Окончив малую камералку, лег на раскладушку, стал мысленно готовиться к встрече. Прошло полчаса, час. Я вышел из палатки. Везде уже погасли огни. Кажется, взбучка не состоится. Можно идти спать.
Ночью сквозь сон я слышал, как хлопает брезент палатки, — поднялся сильный ветер. Утром мы проснулись, как всегда, на заре и увидели: вершины ближних бугров курятся, дальние вообще не видны. Циклон! На севере это — дождь, в пустыне — только ветер. Два-три дня, а то и целую неделю желто-серая мгла будет висеть в воздухе.
Все спрятались в палатках.
По палатке не переставая, как мелкий дождь, стучит сухой песок, проникает внутрь. На брезентовом полу уже намело тонкий серый слой. Я взял «Флору Туркмении». На обложке сразу же отпечатались следы пальцев. Вскоре песок был уже везде — в гербарии, в супе, в карманах, на простыне.
Весь день я писал о вчерашней котловине. К вечеру очерк был готов. Я прочел его вслух. Получилось совсем неплохо. Графически-точный, суховатый рисунок пустыни — палящее солнце, оцепенелые от зноя саксаулы на вершинах бугров. Пейзаж вышел просто здорово. Затем шло описание барханов, бугристых песков и обитающих на них растений с латинскими названиями в скобках. И наконец, красочное изображение «кавардака» — разные формы рельефа и разные растительные группировки перемешаны на крошечной, в несколько десятков квадратных метров площадке. Очерк чем-то напоминал работы писателей-натуралистов — Обручева, Ферсмана.
За весь день ко мне дважды наведывался Илюша — принес завтрак, потом обед. От ужина я отказался, выпил только чаю. Творческая работа всегда сильно выматывает. Об этом превосходно сказал Маяковский: чувствуешь себя словно выдоенным. Очерк, конечно, не стихи, но и не ведомственная записка о мерах по укреплению подвижных песков. Жанры эти несколько отличаются…
Я зажег «летучую мышь», хотелось еще раз внимательно прочесть «Чудесную котловинку». И тут о брезент палатки кто-то поскреб ногтем:
— Можно?
Курбатов! Ясно: неприятный разговор отложен на сегодня. Что ж, побеседуем… Начальник протиснулся между полуотстегнутыми полостями, сел на раскладушку. Я поднялся.
— Лежите, лежите.
— Не положено: во-первых, вы мой гость, во-вторых, начальник.
Он засмеялся. Я выжидающе смотрел на него, готовый к отпору. Курбатов потупился.
— Тут вот какое дело, не совсем обычное…
«Господи, и чего петлять? Говорил бы сразу — ведь формально он прав, а я виноват».