Одиннадцать сердец
Шрифт:
Но миг этой встречи был подобен секунде, в которой умещается короткий блик утреннего солнца. Этот блик отразился в медальоне и ослепил глаза Эшера, и он вернулся в реальность. Понял, что плачет, и поспешил вытереть слезы с лица. Он подумал: «Как хорошо, что в этой комнате никого больше не было, и я не открыл эту шкатулку при Хеленикусе!».
Он отложил в сторону брошь и заколку, взял медальон. Простой медальон на цепочке, который открывался. Внутри ничего не было — ни портретов, ни записок. Похожий медальон носила Агата в обычные дни, но на ее медальоне был красный рубин. А этот же был совсем прост.
Эшер покачал головой. Довольно грустить. Жизнь — не только страдания, в них есть и место надежде. Он встал с кровати, взял плащ, висевший на ручке двери, и достал прядь волос Айрин, заботливо перевязанной лентой. Маг так уверено действовал, словно мысли его бежали впереди него самого. Он положил прядь волос Айрин в медальон матери, а сам медальон убрал назад в карман плаща. Заколку и брошь он оставил в шкатулке.
Проделав все это, он вдруг почувствовал, что ему стало заметно легче дышать. Словно какой-то груз свалился с плеч. Он лег назад на кровать и проспал еще полчаса, прежде чем его разбудили, напоминая о том, что пора двигаться в путь.
***
В Лойран они отправились небольшой группой. Возглавлял всех Риливикус, который казался Эшеру суровым. При первом же разговоре с глазу на глаз древний окатил его таким холодным взглядом, что у молодого мага отбило всякое желание общаться с ним. Еще с ними отправилось несколько древних: темноволосая и темноглазая Ренефрия, рыжеволосый Ходжекус и высокий, но слишком уж худой и мрачный Мортекус. А еще к ним присоединился Адам.
Древних, которые занимались подобными вылазками, было немного, потому что в основном жители Лигнесы жили спокойной мирной жизнью. Только лишь тени, некогда состоящие из десяти древних, подвергали свою жизнь риску, занимаясь шпионажем в соседних городах. Их роль для жизни племени нельзя недооценивать. Больше всего Эшера поразил рассказ о тайных сделках с купцами, о которых поведала Ренефрия, древняя, которая первая завела с ним разговор.
— Оказывается, наши магические штучки пользуются огромным спросом на рынках. На черных, в основном. Но меня ничуть не заботит, в каких целях используют наши артефакты люди, — черные глаза древней блеснули. — Зато на них мы вымениваем еду, шерсть, инструменты и другие необходимые вещи.
Она все время жевала древесную жвачку, и из ее рта пахло лесом. Эшер был рад, что она завела с ним разговор, потому что провести всю дорогу в молчании оказалось бы невыносимо. Маг даже рискнул поспрашивать ее побольше о делах, которые занимались древние шпионы. Ренефрия с радостью поведала ему обо всем.
— Обычно эта профессия передается по наследству. Моя мать и отец были тенями, и мои дети ими будут, — уверено говорила она, вытаскивая из волос упавший на голову осенний лист. — Мать Дизгарии, Катария, тоже была шпионкой, но после рождения дочери решила оставить опасную работу. Я была в том же возрасте, что и Дизгария сейчас, когда та появилась на свет.
Эшер изумился. Сколько же Ренефрии лет? Тридцать? Сорок? Выглядит юной.
— Что, правда? Мне казалось, вы с Дизгарией ровесницы.
Ренефрия голосисто засмеялась, ее смех
— Очень мило с твоей стороны. Почту за комплимент. Но нет, Дизгария мне самой почти что годится в дочери. Если бы у меня была такая дочь, я бы очень гордилась. В ее возрасте она уже возглавила теней, несмотря на то, что были древние старше и опытнее. Знаешь, почему мы выбрали именно ее?
Эшер покачал головой.
— Потому что она подает нам пример. Она любознательная и энергичная. Дизгария не боится пойти на самые опасные операции сама. Она и Ривален лучше всех знают столицу. Когда Поллинрикус, ее предшественник, умирал прямо у нее на руках после неудачной вылазки, он сказал, что именно она должна стать главной, — Ренефрия улыбнулась. — Прости, я не очень умею рассказывать. Риливикус там был, и описал бы все гораздо красивее. А Фаталирия добавила бы мрачных красок. Может, они тебе сами расскажут эту историю как-нибудь.
— Вот как…, — протянул Эшер.
— Да. Мой сын только учиться, чтобы вступить в тени, и я очень надеюсь, что Дизгария станет для него хорошим примером, каким она стала для всех нас.
Эшер понимающе улыбнулся, но сам он думал про тех, кто погиб, потому что быть тенью — это не выращивать плоды и не чинить крышу.
— Вся жизнь — это борьба. Охотники скажут то же самое, — сказала Ренефрия, видно прочитав сомнения на его лице. — А мы боремся не только за нашу жизнь, но и за жизни наших братьев, сестер и детей. Мне очень жаль Рювоникуса, а еще Минтарию и Омарикуса. Ты знаешь о них?
Эшер смущенно покачал головой. Обратил внимание, как все в отряде прислушались к их разговору. Риливикус тяжело вздохнул, но промолчал.
— Минтария и Омарикус проникли в лагерь Аквилегии во время осады. Вообще им нужно было проникнуть в замок лорда Лойрана и передать новости от Хеленикуса, но люди королевы схватили их, убили, а головы насадили на пики, — Ренефрия помрачнела, сжала кулаки, но голос оставался спокойным. — Сейчас, отправляясь в город, мы рискуем своими жизнями. Не так, как Дизгария, Ривален и твоя подруга. И все-таки мы все понимаем, что вышли не на прогулку и готовы ко всему.
— Не хочешь повернуть назад, пока не поздно? — усмехнулся Риливикус, увидев, как побледнел Эшер. Он увидел на лице молодого мага испуг, но не знал, что он боится не за себя, а за Айрин.
«Если она не вернется живой, я… не знаю, что буду делать» — сглотнул в ужасе Эшер, представляя голову любимой на пике. О чем он думал! Отпустить ее в столицу одну!
Рука опустилась в карман и машинально нащупала медальон. Холодный металл рассеял панику. Нет, она умеет постоять за себя. Все будет хорошо.
— Все в порядке, — покачал головой Эшер и взглянул в глаза Риливикусу, с лица которого не сходила холодная усмешка, направленная в сторону потерянного собрата.
— Знаю, такая жизнь тебе не привычна. Куда лучше было бы, если бы ты остался в Лигнесе и проводил эксперименты. Самое достойное дело для тебя. Знаешь, почему?
Все замерли, глядя на Риливикуса. Фраза всем показалась какой-то уж слишком грубой. Ренефрия во все глаза смотрела на брата, в очах плескалось осуждение. Но Эшер вдруг сделал шаг навстречу крупному древнему, его губы растянулись в улыбке, и он выдал.