Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

Андерсен Ларисса Николаевна

«Что ж, Таити, может быть, так нужно?..»

Что ж, Таити, может быть, так нужно? Лучше позабыть тебя скорей… Будь себе изнеженной, жемчужной, Смуглая красавица морей! Мне под стать совсем другие страны — Снег и холод, зимняя тоска… Мне близки и серые туманы, И весна невнятная близка. И когда с оглядкою, в смятенье Робко подойдет она ко мне — Я забуду это наважденье Черных заколдованных камней. Я скажу суровым, бледным людям: – Вот весна. Откроем же окно! И давайте прошлое забудем, Каково бы ни было оно.

«Аутэ, Типан, Тиарэ…»

Аутэ, Типан, Тиарэ Летят в забурлившую воду: И долго, в последней игре, Кивают во след пароходу. Тревожно мигает маяк, И тлеет закат на Мореа… Вернусь я? Скажите скорее! Туманится вера моя… Печально вздыхает вода, Огни замерцали на

суше, И песни все дальше, все глуше… Как тихий ответ: – Никогда.

«Только песен твоих замирающих стоны…»

Только песен твоих замирающих стоны, Только рифов твоих кружевные фестоны Будут сниться мне долго и долго томить. А потом – оборвется и эта нить.

ПИСЬМО

Подруге Вере Рычковой

Прилетай ко мне на Цейлон! Тут в баньянах [24] шалят обезьяны, Под баньянами шествует слон, Головой задевая баньяны… Прилетай ко мне на Цейлон! Тут растет знаменитейший чай, Он доходит до вашей Аляски! Не сиди там в снегу, не скучай, Здесь так ярки, так солнечны краски! Тут на склонах прохладных высот Чай цейлонский, прославленный — Липтон, А повыше — фут на пару сот — Дышат мудростью эвкалипты. Тут топазы, рубин, бирюза… Туг танцуют священные змеи, Тут у женщин газельи глаза И змеистые руки и шеи. А в сапфирах тут звезды горят! Я купила один у факира — Это мой талисман, говорят. Нет другого такого сапфира. Тут составят тебе гороскоп: Числа, камни, и дни, и планеты, И на пляже горячим песком Ты засыпешь все прошлые беды. Как зажженные солнцем костры, Тут пылают, цветут фламбуньянты… А в горах, говорят, есть шатры, Где живут и поныне гиганты… А на самой высокой из гор, Что в Цейлоне видна отовсюду, След ступни с незапамятных пор: Это — Вишну, Адам или Будда (в общем, кто-то большой и святой…) Так и выбрал: уж если не рай, То, конечно, Цейлон, не Аляску, А потом он уехал в Китай По делам… Прилетай, моя сказка! Ты увидишь почетных коров В бубенцах, с голубыми рогами, По рисунку бухарских ковров Погуляешь босыми ногами. Купишь на ногу звонкий браслет В нос — кольцо. И пойдешь — Золотая Кумари, — Лишь завьется по ветру вослед Долгий край златотканого сари. Величайший майсурский раджа Поведет заволоченным глазом, И, жасминовым духом дыша, Все сапфиры отдаст тебе разом. А потом озарят небосклон Две звезды удивительным светом: Он отправится в храм на поклон, К астрологу пойдет за советом… Прилетай ко мне на Цейлон!

24

Баньян - дерево из рода фикусов, индийская смоковница, священное дерево индусов.

«Спать, спать, спать… Усыпить, укачать, убаюкать…»

Спать, спать, спать… Усыпить, укачать, убаюкать… Пароход — рад стараться – кряхтит, стучит… И, лениво качаясь, моя каюта. Словно старая люлька, скрипит в ночи. За бортом – ни звезды. Темнота в океане. Темнота… Пустота… Безграничная даль… Спать, спать, спать… Раствориться в ночи, в тумане. Темнота, пустота… Ничего не жаль.

ИЗ ФРАНЦУЗСКОГО АЛЬБОМА

«Да простит меня Эйфеля душа…»

Да простит меня Эйфеля душа, башня-то мне и не нравится. Может быть, техника хороша, но… совсем не красавица. Просто отметился век, очень печальный к тому же. Лучшее принес человек в жертву тому, что хуже. С легким сердцем башню отдам (и все небоскребы Парижа) — За старую Нотр-Дам, хотя она и пониже.

ГЛУБИНКА ФРАНЦИИ

Вот наконец мы прибыли. С котом. Кот с нами всюду путешествовал. Большой, добротный старый дом Многоголосо нас приветствовал. Спустилась и моя свекровь И благосклонно улыбается, А я-то, я забыла вновь Весь лексикон, что полагается. Сказала лишь «мерси», «бонжур», — На этом как-то и поладили, А кот сказал свое «мур-мур», Когда они его погладили. Большая комната нас ждет, — Все комнаты, как встарь, с каминами. Кровать на «трех»: муж, я и кот, И рядом ваза с георгинами. На всем — давно ушедший век, Семейное дыханье прошлого… И внуки, сколько ж человек? — Не нанесли «модерна пошлого». Знакомство кончено. Выходим в сад. Запущенный… С крапивой в изобилии! Есть и бассейн с семейством лягушат, Давно сменивших водяные лилии. Перрон. Двух-трех баллюстр недостает, Словно зубов в разбитой челюсти. Зато ночами соловей поет О некогда блиставшей прелести. Огромных елей целый ряд, Старик-каштан уже сутулится: Стволом суется невпопад Через забор и прямо

в улицу. Тут кот с хвостом наперевес — Нарушив правила обители, На ствол воинственно залез, Чтоб покорить и здешних жителей. Напротив — дом. В окне — народ. А улица такая узкая! Вполне доволен этим кот, А я ловлю слова французские: – Смотрите, новый кот! Она! С котом приехать — вот фантазия! – А кто она? — Да новая жена! Китайская жена. Из Азии. Такой переполох — беда! Я смущена. Но все же — весело! Я — дома! Не «туда-сюда», И платья в гардероб развесила. Закончив с честью свой парад, Кот тоже смотрит, как устроиться, Влюблен, как я, и в дом, и в сад, Поел, попил и лапкой моется. Гостиная. Тут мебель «Луи Сэз» [25] , Слегка продавленная поколеньями. Кот благодушно на диван залез, Устроившись меж нашими коленями. Бормочет радио. О чем-то… Где-то там… Кто слушает, кто шелестит страницами… Все женщины, готовясь к холодам, Самозабвенно вертят спицами. Тоска? Ничуть. Зимой тут будет снег! Лес будет сказкой, в детстве недосказанной… Камин… Мой кот в приятном полусне, И я в роскошной шали, мною связанной. Глубинка Франции, в свой дом, В свою наследственную горницу, Впустила, да еще с котом, (И очень вежливо притом) Заядлейшую беспризорницу. Но… память с болью теребя, Хоть ты смогла мне так понравиться, Смогу ли я ЛЮБИТЬ тебя, Глубинка Франции, О мачеха моя! Красавица.

25

Луи Сэз (Lui Seize) - Людовик XVI (фр.).

«Как я живу? Совсем неплохо…»

Как я живу? Совсем неплохо, Да только можно бы умней! Но спасибо и за кроху, Выпадающую мне. Часто много хуже было, Только время — вот злодей! Танцы я всегда любила, Да еще и лошадей. А теперь вожусь с цветами, Много всех домашних дел, И порой — поймите сами – Проклинаю свой удел. Ну а кто всегда доволен, Кто не любит поворчать? Было б только в нашей воле Все по-новому начать…

МУЗА И Я (В деревне)

«Пиши сама!» — сказала Муза, — И отвернулась от меня. И цепи нашего союза Упали, жалобно звеня. И пусть, прощай, спокойной ночи! И я посплю еще хоть час. Не то мне голову морочит Твой поэтический экстаз. Ведь я совсем не успеваю Прожить как следует хоть день. И вдохновенно лишь зеваю, И за тобой брожу как тень. Вот так скажи и Аполлону, Чтоб ночью не будил меня: Я обойдусь без Пантеона И без священного огня. Мне надо дать коту лекарство, Кормить собак и лошадей, Надеть замки, чтоб в наше царство Не влез какой-нибудь злодей. Прогнать козу из огорода И чью-то телку со двора. Смотреть «тиви», какая мода, Et cetera, et cetera [26] . Одеться следует нарядно, Не то — «неряха» говорят. И «делать jogeen» [27] беспощадно, Чтоб влезть в желаемый наряд. А все домашние заботы, И кулинарная возня, Базар, и сад, да что ты, что ты… Я не могу — оставь меня! Но вот приходит вечер хмурый, Я чую Музы легкий след. И слышу вздох: «С такою дурой я провозилась столько лет!»

26

Et cetera, et cetera - и так далее, и так далее (лат.).

27

Jogeen - оздоровительный бег (фр.).

«Надо писать стихи…»

Надо писать стихи. Надо прощать грехи. В духовке сгорел пирог — Хлебца пошлет нам Бог. Платья пестрого нет – Пустяшнейшая из бед. Не постелила кровать — Стоит ли горевать? В саду засыхают цветы — Совсем никакой беды. На базар не могла пойти? Забыла — прости, прости. Муж из дому сбежал? Это, конечно, жаль. Но будет новый стишок — Поэт всегда одинок.

«Мечусь в переднике в плену у “купороса”…»

Мечусь в переднике в плену у «купороса», Пока домашние в ванне мылятся, А тут стихи подступают, как слезы, Как молоко у кормилицы. Помою посуду, посмотрю в окошко: Дома и дома, друг на друга лепятся. Оставили бы место для кошки — Нет, лепятся. Что за нелепица? Бегут люди. Все белки, и все — в колесах. Все что-то лучшее достать силятся. А стихи опять лезут, как слезы, Как молоко у кормилицы. Все — розы да грезы… Небо и то — домами закрыто, Небо — дорого, оно покупается. А лучше бы у синя моря с корытом, Там, где пляжники не купаются. Ну как же быть? Столько людей мечется, А надо, кажется, любить все человечество.