Однажды в Манчинге
Шрифт:
Мидир еще в том своем возрасте мечтал схватиться с настоящим противником, чтобы использовать что-то из подсмотренного. Теперь он вырос, схватки давно перестали быть для него чем-то красивым, превратившись, за редким исключением, в рутину. Однако сейчас, краем глаза замечая завороженно глядящего на него Джареда, Мидир вспоминал и впервые за долгие века вкладывал в каждое движение позабытый артистизм, чтобы простая тренировка напоминала смертельно красивый танец, где плавные повороты сменялись неуловимо резкими движениями и неожиданными остановками. Нужно было лишь дать восстановившимся
Как Джаред ни пытался скрыть, он остался в восторге и явно возжелал научиться чему-то такому сам. Тень Мэрвина еще будто бы возвышалась над плечом племянника, поэтому на прямое приглашение к тренировкам он ответил отказом, впрочем, не окончательным. В Верхнем мире или в Нижнем, ши или человеческий ребенок, Джаред уже проявлял хорошие способности переговорщика. Поэтому Мидир ушел из его комнаты скорее обнадеженным, чем недовольным.
Дни потекли один за другим, отсчитанные клепсидрой, перелились из верхней чаши в нижнюю, капали секундами и сочились часами, а Мидир восстанавливал силы, тренировался, играл в фидхелл, благодарил Лейлу за гостеприимство и спал.
Спустя неделю Мидир решил, что он готов, и дал себе отдохнуть от души. Лейла всегда тщательно следила за его настроением и оставалась лишь тогда, когда ощущала его желание. Впрочем, Лугнасад у них продолжался почти каждую ночь, Мидир не уставал шептать рыжеволосой прелестнице не только о ее красоте, но и о том, как он ценит ее помощь и доброту. Лейла, чувственная, нежная, добрая, вновь и вновь дарила себя, залечивая раны Мидира — как телесные, так и душевные. А что иногда шептала «Фелан», так это волчьего короля, признаться, только радовало. Пламя страсти освещало ночи, Мидир был изобретателен и пылок, обласканная и очень счастливая Лейла сверкала глазами, Джаред делал вид, будто ничего не замечает, Тикки все больше злилась…
Мидир видел этот пылающий костер, но, признаться, не догадывался, во что он может вылиться.
Проснулся Мидир оттого, что его целовали. Неопытно, но старательно. Незнакомая рука скользнула под одежду, девичья, едва обозначившаяся грудь терлась о его тело. Заснул он не так давно, Лейла все поняла без слов и не приходила, не нарушала покой отдыхающего накануне сражения воина, мужчины и волка.
— Тикки! — яростно схватил девчонку за руку.
— Не отталкивай меня, фейри! — сумасшедшим шепотом зачастила Тикки. Глаза светились в полутьме, распущенные темно-рыжие волосы ковром закрывали весь мир. — Ты не можешь меня оттолкнуть! Разве ты не видишь, что именно я нужна тебе, фейри!
Во-первых, ее ошибкой было то, что она назвала Мидира «фейри». Во-вторых, для близости нужно обоюдное стремление двоих. Пусть Тикки выглядела вполне созревшей и жаждала его, у Мидира не было никакого желания общаться с малолеткой ни словами, ни жестами, ни делами. В-третьих, он вполне осознавал, что стояло за этой горячностью, страстью и просьбой.
— Ты сам говорил, женщин бить нельзя! Я стану женщиной, и можешь бить меня — я не обижусь!
От хода мысли этой малолетней интриганки Мидир на
— Я не хочу тебя, Тикки, — Мидир вскочил, сбрасывая с себя полураздетую прилипчивую девчонку. — И я не взял бы тебя в Нижний и не поделился силой, даже если бы ты отдала мне свою невинность. Ты бы лучше сначала изучила законы фейри, а потом навязывалась. Выйди отсюда, сделай благое дело и соблюдай вид, что ты не заходила.
— Ты пожалеешь, — прошипела Тикки, зло сверкая глазами и сжимая кулаки. — Ты очень пожалеешь!
— Вон отсюда!
Мидир в который раз действительно пожалел, что пообещал племяннику не вредить этой девчонке. Поэтому пренебрег новыми угрозами, молча вышвырнул ее в коридор, притворил магически дверь и улегся досыпать.
Птицы чирикали за окном, утреннее солнце расчерчивало дорогие янтарные руны, уложенные когда-то по настоянию Мидира, а по-осеннему золотые листья ольхи шевелились без ветра под белесо-голубым небом.
Что-то было вновь не так — знакомая магия колыхала воздух Верхнего мира.
— Дядя, — тихо позвал Джаред из коридора.
— Да какой я тебе дядя, ребенок?
Мидир спросонья не узнал голос, а потом спохватился, но поздно: Джаред уже замкнулся и приготовился замораживать взглядом птиц в полете, не меньше.
— То есть, да, Джаред, что ты хотел? — тяжкий вздох Мидира растопил ледяное непримиримое молчание сильнее, чем могли бы извинения.
Хотя Мидир все равно бы не извинился, он никогда не извинялся. В этом состояло одно из правил королевской семьи, которые соблюдались им, независимо от того, присматривал за ним Джаретт Великолепный, не менее великолепный старший брат, ныне оба покойные, или нет.
Джаред-младший иногда сильно напоминал их обоих.
Уж не пришел ли извиняться за Тикки?
— Я хотел узнать, как долго мне нужно будет погостить, — Джаред всячески подчеркнул это слово голосом, — в Нижнем мире, чтобы полностью овладеть азами доступной мне магии?
Мидир окинул племянника взглядом, стараясь выискать причины внезапного интереса и подчеркнуто вежливого обращения. Волосы зачесаны назад, лежат аккуратной шапочкой; выражение лица спокойно-безразличное, однако губы кривятся — от пренебрежения, страха, усталости? К тому же привычно заведенные племянником за спину руки едва различимо подрагивают, разнося по дому магические волны.
А настырной Тикки не видно и не слышно.
— Ты что-то сделал, — это был не вопрос, а сам Мидир старался не слишком откровенно усмехаться. — Ты сделал что-то волшебное, Джаред, и не смог это контролировать!
— Неправда! Я смог! — вспылил и тут же замер, замкнулся, как остановленный во времени язык пламени. — Просто получилось не совсем то, что я хотел.
— Что тут было, Джаред, скажи? Ты опрокинул потолок? Поменял его местами с полом? Сгрыз железную ложку? Добыл золото, попросту того желая? Вырастил цветы из палки? — Мидир припоминал шалости собственной юности, но Джаред не подтвердил ни одно из предположений.