Одного поля ягоды
Шрифт:
— Отправляем письмо. А что? Чем, ты думаешь, мы занимались?
Лестрейндж взглянул на Нотта, который был таким же бледным и дёрганым, как обычно, а затем повернулся к Гермионе. Он пристально изучал её лицо.
Гермиона почувствовала, как распаляются её щёки от силы его напряжённого взгляда.
— Тебе не стоит с ней корефаниться, Нотт, — сказал Лестрейндж. — Ты подашь людям неправильное представление.
— Прошу прощения! — встряла Гермиона. — Я могу «корефаниться» с кем пожелаю.
— А тебе какое дело? — нахмурился Нотт. — Следи за собой.
— Мне-то никакого, —
— И ты пойдёшь и расскажешь ему? — презрительно спросил Нотт.
— Ему было бы интересно узнать, — сказал Лестрейндж, и мрачный проблеск злобного ликования вспыхнул в его глазах. — Может, он напомнит тебе тот день, когда тебе было плохо в ванной. Что ты сделал, чтобы заслужить это? Знаешь, мы так и не узнали, что произошло, — но если ты волочился за Грейнджер, возможно, будет показательное выступление, и Риддл даст нам места в первом ряду.
Он мерзко засмеялся.
— Завали ебало, — прорычал Нотт, доставая палочку. — Ты не представляешь, о чём ты говоришь.
Лестрейндж достал собственную, и несколько секунд два мальчика смотрели друг на друга, стоя на лестнице в Совиную башню.
Гермиона потянулась в карман своей мантии…
— Фурнункулус!
— Мелофорс!
Две вспышки света выстрелили из кончиков их палочек: жёлтая у Нотта и оранжевая у Лестрейнджа.
Гермиона наложила невербальное Протего, отбросив заклинание Лестрейнджа в него самого, а заклятье Нотта устремилось в него сквозь полдюжины ступенек и вдоль стены башни, по которой он сполз оглушённой кучей на пол.
— Дуэли в коридорах приводят к наказанию, — сказала Гермиона, на секунду отправляя в Нотта осуждающий взгляд, прежде чем подбежать к Лестрейнджу, падая на колени на пол в основании лестницы. Она проверила пульс на запястье и горле, проверила его дыхание, и затем начала вызывать контрзаклинание на первый из двух сглазов, который привёл к россыпи воспалённых пустул на его коже. — Но раз отправка тебя на наказание будет означать, что тебе придётся отбывать его с Томом… Просто постарайся больше так не делать.
— Ты не изменишь своё мнение? — спросил Нотт, спускаясь по лестнице.
Гермиона покачала головой, слишком занятая тем, что вспоминала схемы контрзаклинаний из учебников по защите от Тёмных искусств. Сглаз Нотта был наложен полукругом между двумя вертикальными взмахами, так? А что насчёт Лестрейнджа? Это было два тычка. Как ученик объяснял обращение такого…
— Хорошо, — сказал Нотт. — Обливиэйт!
— А это ещё зачем?! — закричала Гермиона, повернув голову через плечо. За ней стоял Нотт с палочкой, устремлённой в лицо Лестрейнджа.
— Если он расскажет Риддлу, — сказал Нотт, — это конец нашего соглашения. А я не могу этому позволить случиться.
Его брови сдвинулись от концентрации, пока он вычищал последние несколько минут воспоминаний Лестрейнджа — что заставило Гермиону размышлять, где он научился забвению, ведь этого не было в учебном плане Хогвартса. Гермиона понимала причину этого: в книге о легилименции говорилось, что большинству магии, относящейся к разуму, требовалось пройти подготовку в умственной дисциплине,
Гермиона не завидовала этому. По крайней мере, старалась. Теория забвения и изменения памяти обсуждалась в книге по легилименции, которую она одолжила, и она рассчитывала, что сможет наложить заклинание по письменным инструкциям. Она не предпринимала попыток: найти подопытный образец было рискованно, и ей этого, конечно, и не хотелось. Нотту, в свою очередь, очевидно, было плевать на риск причинения необратимого ущерба.
Нотт быстро взмахнул запястьем, пробормотал: «Коловария», — и проверил свою работу, когда волосы Лестрейнджа стали яркого, режущего глаз малинового цвета, а его брови и ресницы приняли оттенок кукурузно-жёлтого, такого бледного, что они исчезли на его коже.
Гермиона медленно, размеренно втянула воздух, её пальцы крепче сжались вокруг палочки. Она видела, что Нотт пытался представить это как «несчастный случай», и хоть она не была полностью этим довольна, она не могла придумать ничего лучше. Принести Лестрейнджа в больничное крыло, может, — но дежурная целительница задаст слишком много вопросов. Гермиона уже обратила эффекты сглазов, поэтому Лестрейндж больше остро не нуждался в медицинском осмотре.
Когда она наконец-то достаточно собралась, чтобы заговорить, она сказала:
— Я не понимаю, почему кто бы то ни было хотел быть распределён в Слизерин.
— Люди не хотят в Слизерин, — буднично сказал Нотт, засовывая палочку в рукав. — Они либо слизеринцы, либо нет.
Комментарий к Глава 27. Амортенция иллюстрация автора к главе: Гермиона и Нотт в библиотеке
https://i.imgur.com/pzRhDIG.jpg
(от автора)
— Заметьте, Том так и не ответил, чем пахнет его Амортенция.
— История Хогвартс-Экспресса находится на Pottermore, если вы хотите узнать о ней больше. Ссылки на него, сделанные ранее, являются «каноническими», если вы считаете дополнительную информацию Дж.К.Р. легитимной.
— В этой главе впервые была сброшена матерная бомба. Это похоже на важную веху, но, возможно, только для меня.
— Повторяя заявление из дисклеймера, мнения персонажей соответствуют культуре и периоду времени и не обязательно отражают мои собственные убеждения.
====== Глава 28. Змеи в поезде ======
1943
Шли дни шестого курса, и все, кроме Тома, с нетерпением ждали Рождества, чтобы отдохнуть от учёбы.
На протяжении примерно первого десятилетия жизни у него были двоякие чувства о Рождестве, и в мирском, и в религиозном его понимании. Рождество казалось бессмысленным опытом для Тома, которому было нечего отмечать, — не то чтобы сиротский приют мог позволить себе праздник. Рождество, его день рождения, зима в целом — большинство людей, включая Тома, придавали этим дням эмоциональную значимость. Конкретно в случае Тома так называемый сезон забав был связан с лишениями, и негодованием, и паршивым, кусачим холодом, который проникал так глубоко в его суставы, что было больно сидеть и вставать с кровати по утрам.