Одного поля ягоды
Шрифт:
— Знаешь что, — раздражённо сказала Гермиона, не одобряя высокомерное поведение Тома. — Раз ты такой умный, думаю, я придержу «Аптекаря» Шляйдена ещё на неделю.
Комментарий к Глава 6. Контрасты (от автора)
Главы с точки зрения Гермионы немного медлительные, по сравнению с Томом, но автору хотелось дать ей объяснить, почему она терпит Тома.
Также необходимо установить, что Том живет в своём собственном безумном мире.
(от переводчика — с любовью и душнотой)
В оригинале вместо слова “контраст” используется “foil” — “фольга”, “фольгированный персонаж”, “персонаж-фольга”.
Пошло из “Гамлета”:
«Моя неловкость вам послужит фольгой,
Чтоб мастерство, как в сумраке звезда,
Блеснуло ярче».
А такой сравнительный оборот, в свою очередь, — от старинных европейских ювелиров, которые выкладывали драгоценные камни на фольгу, чтобы она оттеняла их блеск.
Но “фольга” в этом значении — достаточно неочевидный термин, а “фольгированный персонаж” было бы не просто чем-то “немного надуманным”, а откровенно смехотворным. Так что мы со словарём Уэбстера долго думали и, наконец, придумали.
Более технически точным (с т.з. худ. приёма в литературе) был бы перевод “антиподы”. Но мне показалось, ему как раз не хватало театральности. И, как ни странно, в английском языке “антипод” стоит от “фольги” семантически дальше, чем “контраст” или даже “контрапункт”. Это не значит, что это применимо к русскому, но показалось ещё один аргументом против “антиподов”.
thanks for coming to my ted talk :)
====== Глава 7. Птицы и звери ======
1939
Первый семестр Тома в Хогвартсе закончился водопадом чистых «превосходно».
Том привык получать высшие отметки и быть лучше всех остальных, поэтому его это не удивило. Но впервые в его жизни его сверстники — слово, которое он достаточно небрежно использовал к людям, которые были с ним одного возраста и не более, — уважали его за его магию и интеллект. Они восхищались им, в отличие от детей из приюта Вула, чьё уважение основывалось на страхе с примесью внутреннего отвращения к каждому, кто разговаривал на королевском английском и не забывал мыть руки после каждого посещения туалета.
Он узнал, что даже если у остальных учеников и была магия, как у него, и был доступ к тем же учителям, и учебникам, и урокам, для него теория была чем-то интуитивным, и заклинания получались с лёгкостью. Он был волшебником, но он по-прежнему был Особенным.
Он никогда не использовал это слово, «Особенный», на людях. Так же, как он никогда не использовал слова «Гермиона» или «друг» в одном предложении за общим столом факультета, в кабинетах, в коридорах или где-то вне задёрнутых штор своего балдахина. Для общества он являл свою персону Скромного Сироты Тома Риддла, и для остальных первокурсников она была топиарным{?}[топиар (топиарий) — фигурно подстриженный куст] чудом Грейнджер и рейвенкловской зубрилкой — просто одноклассницей, школьной соперницей, ничего более.
Но наедине…
За закрытыми дверями заброшенных кабинетов, спрятанных в лабиринте коридоров подземелий Хогвартса, Том видел в Гермионе больше, чем все остальные, кто был ослеплён копной пушистых волос, и слишком
— Ты проверила ловушку на третьем этаже? — спросил Том, открывая свой портфель и доставая жестянку из-под печенья с дырочками в крышке. Он снял крышку и достал содержимое.
Тощую бурую крысу без усов на левой стороне, обездвиженную и скованную после двойной порции Петрификус Тоталус.
У Гермионы была своя коробка в портфеле, картонная коробочка от мармеладок, обёрнутая блестящим слоем волшебной изоленты. Внутри была ещё одна бурая крыса в лучшем состоянии, чем у Тома, но тоже под действием Петрификуса.
— Я нашла одну, — сказала Гермиона, опускаясь на колени на выложенный камнем пол. Подол её мантии тащился по толстому слою серой пыли и старого мела. Палочка лежала у неё на коленках. — Мистер Прингл чуть не застукал меня, когда я ходила проверить. Он стал замечать, что я слишком часто слоняюсь вокруг чулана для мётел в коридоре кабинета заклинаний, — она опустила глаза на крысу, которая казалась мёртвой. Заклинание ограничивало движения, но позволяло поверхностно дышать. — Думаю, он решил, что я слежу за старшекурсниками. Он сказал, что этот чулан часто используется для… Для…
— Непристойных предложений? — уточнил Том, доставая пергамент, перья и волшебную палочку с невозмутимым выражением лица. — Не ломай над этим голову, я уже знаю, откуда берутся дети. Я также знаю, куда попадают дети, когда джентльмен предпочитает непристойное, но не предложение. Мне говорили, мой отец — один из них.
Гермиона покраснела ещё ярче:
— О, Том, мне жаль…
— Всё в порядке, — пожал плечами Том. — Может, он и волокита, но если он подарил мне мою магию, то, полагаю, он оправдан. Лучше быть волшебником, чем не существовать вообще.
— Может, если он был волшебником, — с сомнением начала Гермиона, — у него тоже был твой талант. Профессор Дамблдор сказал тебе, что иногда это наследственное. Может, так он… эм, завоевал твою маму.
— Может, — сказал Том, его глаза потемнели от немого негодования. — Но это жалкое растрачивание таланта. Редкий дар в руках взрослого волшебника позволил бы водить дружбу с лондонскими сливками общества, но вместо того, чтобы сделать что-то полезное, он стал гоняться за юбками, — он потряс головой, разгоняя темноту со своего лица, но его плечи оставались неподвижными, а спина — жёсткой. — Я не хочу больше о нём говорить. Всё, что я знаю, это то, что он давно умер. Я никогда не встречался с ним, а если бы и встретился, то хочу быть лучшим магом, чем он. Давай вернёмся к работе.
— Хорошо, — согласилась Гермиона, которая не хотела тратить больше времени на обсуждение родственных связей Тома, точнее, их отсутствие. — Финита!
Во многих аспектах Гермиона была освежающе прямолинейной, особенно когда тема касалась вещей, которые она рассматривала с академической точки зрения. Но упоминания о её комфортном уровне жизни, и её зажиточной семье, и, как оказалось, чуланах для мётел смущали её и заставляли её стесняться. Том нашёл её внезапную застенчивость забавной, но не удивительной — Гермиона была старше него на несколько месяцев и старше, чем многие их однокурсники.