Одного поля ягоды
Шрифт:
(Он давно решил, что, когда придёт его очередь пройти через эту загадочную фазу подросткового возраста или, как он называл её, окукливание, он никогда не будет таким неловким. Если был хоть какой-то способ пройти через неё с достоинством, то Том заверил себя, что найдёт его. У него никогда не было ветрянки, в конце концов, а ему говорили, что каждый ребёнок обязательно в своей жизни ею болел. Особость что-то да значила.)
— Финита!
Неподвижные крысы задрожали и задёргались, их розовые голые хвостики елозили по пыльному каменному полу.
— Ну, привет, — сказала Гермиона, наблюдая, как её крыса ползла по полу минуту-другую, а потом направилась в сторону
Том подтолкнул свою крысу кончиком тисовой волшебной палочки:
— Моя немного медлит. Я наложил на неё заклинание дважды, на случай, если его действие закончится в моей сумке. Видимо, это сработало.
Когда крысы проснулись, они с Гермионой сделали из кабинета полосу препятствий.
Они разложили хлеб на пустом пюпитре и спрятали его в ящике учительского стола и в затхлом шкафу в дальней части комнаты. Гермиона и Том опустили крыс, которых они левитировали, и дали им обнюхать еду.
Крыса Гермионы, которую Том назвал «Номер Один», но Гермиона переименовала её в «Сиенну», полагалась на свой нос, чтобы учуять хлеб. Крыса Тома, которую он назвал «Номер Два», но теперь она шла под кличкой «Арахис», замешкалась у ног Тома.
Бoльшую часть своей жизни Том хорошо ладил с животными. В понимании Тома «хорошо» означало, что он мог быть уверен, что маленькие звери оставались тихими, послушными и испражнялись только в тех местах, которые он одобрит, а не романтизировал точку зрения «лучшие друзья человека», которую, казалось, обожали все остальные. Мыши никогда не гнездились в его шкафу и не оставляли следы на его носках. Одноглазая кошка миссис Торнтон оставила его в покое, когда он украл сливы из-за забора.
Любимый кролик Билли тихо пришёл к нему, когда он его позвал, его маленькое сердечко билось в его груди под слоем бархатистой мягкой шкурки и хрупких рёбер. Он тихо вернулся в своё гнездо из порванных простыней и потрёпанных кухонных полотенец под кроватью Билли и не издал ни звука, пока не умер, после чего Билли заполонил кирпичные коридоры приюта Вула своими рыданиями.
(Том до сих пор вспоминал этот день. Никто не знал, что он это сделал. Это считалось одной из великих тайн приюта Вула, как Исчезновение Джейми Фитцроя, одного из самых первых сирот, который числился умершим в 1897-м, и Странный Шум на чердаке. Том бы хотел признаться в своих заслугах, но в итоге он распространил сплетню, что Билли сам это сделал, и после этого никто из девочек не хотел сидеть с ним за ужином и разговаривать с ним в школе.
В итоге это стоило того, чтобы не заявлять о себе — Тому было очень смешно наблюдать, как Билли Стаббс превратился в приютского изгоя, не говоря уже о том, что миссис Коул целых две недели не сводила с него глаз.)
Том уставился на крысу.
Крысы не думали так, как люди. Как бы они могли? Они были паразитами, недолговечными и живущими инстинктами, даже те, кто подвергался магии на протяжении многих поколений — в результате того, что волшебники растили их как домашних животных или как ингредиенты для зелий, или что они жили в волшебных домах. Голод и жажда, спаривание и территория, опасность и выживание.
Как бы Том ни был хорош с животными, он не привык делать из них питомцев. Они были грязными, приют не разрешал держать животных, а самое главное, чтобы заставить их делать то, что он хочет, ему нужно было думать, как думают они, всеми мыслями, на которые они были способны. Не могли же они разговаривать по-английски и понимать речевые команды. Собака могла, может, обезьяна
Это было потому, что Гермиона наотрез отказалась с идеей Тома «одалживать» кошек их одноклассников. Домашним кошкам можно было гулять по Гостиным всех факультетов, оставляя шерсть на диванах. Коты обтирали свои… выделения о мебель, если кто-то забывал закрывать двери на ночь, или когда все уходили на занятия. (Так сделал Лестрейндж пару недель назад, и Том наказал его тем, что покрыл его подушку кошачьей шерстью и отрыгнутыми шерстяными комками. Никто не знал, что это сделал он, но после того случая все в общей спальне научились не оставлять дверь открытой.)
Том не считал, что использование кошек было бы большой потерей, Гермиона была категорически не согласна.
Эмпатия к человеческим существам была очень энергозатратным заданием для Тома. Эмпатия к животным… Ну, утомительным — это ещё мягко сказано.
Но трудности не могли испугать Тома.
Голод и жажда — он помнил их с ранних дней в приюте, когда его отправили в комнату без ужина за его дерзость. В то время он ещё не научился говорить, только когда к нему обратятся, и ему хотелось доказать остальным, что он умнее этих надсмотрщиков. Он сделал замечание о возлюбленном мисс Глории Карутер и его блуждающих руках, запутавшихся в завязках фартука Тельмы Роско возле торговых ворот прошлым четвергом…
Срочность он тоже мог припомнить, так же как и темноту. Котельная в подвале — место, которое маленькие мальчики осмеливались исследовать в дождливые субботние дни. Там был грязный чугунный котёл, который работал на угле и был покрыт тонким слоем прилипчивой пыли, которая пачкала его руки и одежду чёрным и падала в глаза, когда он колотил в дверь…
Крыса вздрогнула, и её глаза-бусинки встретились с глазами Тома. Усики подёрнулись, затем сникли, а свет в глазах остекленел.
Крыса дёргалась то вправо, то влево, шатаясь пьяным зигзагом, будто не могла решить, в каком направлении пойти. Будто в её маленьком умишке боролись два противоречивых инстинкта. Том стиснул зубы, за глазницами зародилась головная боль, веки сосредоточенно подергивались.
Крыса пошла к учительскому столу. Второй ящик сверху, с правой стороны. Ей не хватило сил открыть ящик, поэтому она вцепилась в поверхность стола лапками и использовала задние, чтобы просунуть их в щель. С треском открыв ящик, она нырнула головой вперёд, и они с Гермионой услышали скребущиеся звуки изнутри.
— Две минуты и тридцать пять секунд! Молодец, Арахис! — возвестила Гермиона, глядя на магловский секундомер в левой руке, а затем на Тома, который плюхнулся на одну из скамей для учеников, которые заполняли пустой кабинет. — И ты тоже, Том.
Том пробурчал в ответ.
Эмпатия утомляла. Зачем вообще людям хотелось её чувствовать постоянно?
К началу рождественских каникул Том и Арахис были неплохо натренированы.
Или, если точнее, Арахис Третий.
Арахис Первый и Арахис Второй погибли от серии довольно серьёзных припадков, и Гермиона предположила, что у них были аневризмы, а Том перегрузил их рефлекторную реакцию на опасность. Гермиона злилась на него, но не ей было об этом говорить. Она уже потеряла первую Сиенну, которая прогрызла свою коробку, когда они были на уроке, и её нигде не было видно в башне Рейвенкло. После того как Гермиона немного поплакала, Том напомнил ей, что она всё равно бы умерла, потому что мистер Прингл расставил свои ловушки не для того, чтобы обзавестись пушистыми питомцами.