Одного поля ягоды
Шрифт:
«Какая омерзительная история для первокурсника», — подумал Том. Не то чтобы он не слышал предостерегающих историй раньше: каждый британский ребенок знал, что случается с маленькими мальчиками, которые кричат «Волки!», сосут большой палец и бегают с ножницами до того, как начнут ходить. Просто… ну, это было довольно ужасающе, насколько волшебники были беспечны к серьёзным телесным повреждениям. Особенно к тем, которые происходили с учениками на глазах у их профессора.
Том знал, что он был волшебником, а не маглом, и на интеллектуальном уровне понимал, что большинство травм могут быть вылечены смесью заклинаний и зелий.
«Или, — подумал про себя Том, — тех, чья визуализация расфокусирована, а сила воли слаба».
— Профессор, зачем она превратила себя в скопу за раз? — спросил Том. — Если у неё было достаточно навыков и внимания, чтобы скопировать мельчайшие детали, она могла бы расширить свой фокус на изменение всего тела, но уделить меньше внимания конкретным деталям. Это ведь та же техника, но в другом масштабе, разве нет? Как левитация пера не сильно отличается от левитации стола. Таким образом, она могла бы избежать перелома ног.
— Техника для частичной самотрансфигурации немного отличается от полной, — объяснил Дамблдор. — Превращения животных изменяют мыслительный процесс заклинателя, поэтому многие неопытные волшебники теряют концентрацию прямо перед завершением заклинания, когда трансформация начинает влиять на их умственные способности. Опытный волшебник может провести несколько быстрых частичных трансфигураций, чтобы повторить эффект полной самотрансфигурации, что в большинстве случаев считается более безопасной альтернативой, даже если многоступенчатый подход не столь эффективен. Редкий волшебник или ведьма обладают широким и всеобъемлющим фокусом сознания, чтобы провести полную самотрансфигурацию за один раз. Те, кто может это сделать, часто становятся анимагами, что даёт преимущество животного тела, сохраняя при этом остроту человеческого ума.
К этому времени они подошли к кабинету учителя трансфигурации. Дамблдор достал руки из карманов и постучал длинным пальцем по ручке двери, и Том услышал щелчок перекидных выключателей, скользящих в запорном механизме. Он внутренне дивился невербальной, беспалочковой магии Дамблдора. Эта дверь была защищена от обычного Алохомора из учебника. Это было больше похоже на чары, которые можно найти в замках премиальных сундуков с незримым расширением.
Кабинет Дамблдора был круглой формы, расположившись в основании одной из многочисленных башен Хогвартса. Полки, простирающиеся по стенам, содержали ряды и ряды замысловатых магических приспособлений: вращающиеся волчки, армиллярные сферы, ожившие глобусы, хронометры, метрономы и барометры. Книжный шкаф позади стола Дамблдора хранил коллекцию древних на вид томов с потрёпанными корешками из всевозможных видов экзотической кожи, а также несколько свитков и глиняных дощечек.
Высокое окно, выложенное ромбовидными стёклами, в глубине комнаты выходило на заснеженный двор, а возле окна на золотой жёрдочке отдыхала большая птица с красными перьями, отливающими тёплым, масляным золотом в длинном хвосте и хохолке. Птица спала, уткнув голову в грудь.
«Феникс, одно из самых редких магических существ, — заметил Том. — Интересно, значит ли что-то то, что у Дамблдора есть феникс, а у моей волшебной палочки сердцевина из пера феникса. У нас есть общие магические способности? Станем ли мы когда-нибудь равными по силе? Немного найдётся волшебных
— Пожалуйста, присаживайся, Том, — сказал Дамблдор, усаживаясь за столом. Он показал на потрёпанное кресло, стоящее перед ним, обитое мягким синим бархатом с узором из движущихся облаков. — Какой ты любишь чай?
Том сел, поправляя мантию, чтобы не раздавить Арахиса:
— С лимоном, если это хороший сорт. А если нет, то с молоком и сахаром. Меня никогда не прельщало послевкусие ферментированной грязи.
— Ты слишком юн, чтобы иметь настолько разборчивый вкус, — заметил Дамблдор.
Он вытащил свою палочку из рукава и постучал по столу. На нём появился серебряный поднос, на котором стояли обычный белый чайный сервиз Хогвартса из костяного фарфора, украшенный золотым ободком и школьным гербом на боках чашек, сахарница, заварочный чайник и молочник. Со взмахом палочки чайник взмыл и начал разливать чай над левитирующим ситечком для заварки.
Том заметил, что он не только не произносил заклинание, но и не делал движение «рассечь воздух и взмахнуть», которому их учили на занятиях. Это было доказательством, что не нужны были слова и взмахи волшебной палочкой — или даже палочка, — чтобы колдовать. Конечно, он знал это и до того, как попал в Хогвартс, но он думал, что это умение распространялось только на тех, кто был Особенным, а среди них Том был Самым Особенным. Как бы ему ни противно было признавать, даже в уединении собственных мыслей, возможно, у Дамблдора тоже была толика Особости.
Только почему-то он прятал свою Особость, как будто ему нравилось быть простым скворцом из тысячи в стае. Том не мог даже представить, почему.
— Я не вижу никаких причин, чтобы делать вид, что мне нравится вкус кипячёной грязи, — сказал Том. — Это лишь способствует тому, что люди, которые покупают дешёвый чай, продолжат его покупать. И знаете, сэр, я не могу сказать, что меня прельщает мысль потворствовать негативному поведению, — он принял чашку, которая приплыла на его сторону стола, сопровождаемая блюдцем ломтиков лимона. — В библиотеке я нашёл книгу об уходе и обращении с нюхлерами, и она показалась мне дельным, практичным советом.
— Но ты забываешь, Том, что нюхлеры не люди, — сказал Дамблдор, опрокидывая ложку за ложкой сахар в свою чашку. — То, что работает на одном виде, не всегда подходит другим.
— Так ли, сэр? — спросил Том. — Я читал, что Министерство магии считает кентавров «нелюдьми». У них даже есть Отдел контроля магических популяций, чтобы заниматься ими. Я пока не начал курс ухода за магическими существами, но мне кажется, что достаточно самонадеянно решать, кого считать человеком, а кого — нет. Но, опять же, я всего лишь посторонний, который узнал про волшебный мир несколько месяцев назад, откуда мне знать?
Ему было легко войти в роль непредвзятого маленького школьника с широко раскрытыми глазами, скромного ученика, который рвётся впитывать мудрость изо рта учителя. Профессор Слагхорн больше всех преподавателей обожал его представления, хотя он не имел ни малейшего понятия, что это была самая что ни на есть инсценировка. Гермиона, которая спорила с ним в словах и письмах, называла эту его сторону своим адвокатом дьявола.
Пронзительные глаза Дамблдора смотрели на него из-за ободка чайной чашки: