Одного поля ягоды
Шрифт:
— Ты умный мальчик, Том. Я уверен, что ты можешь для себя определить, что делает человека человеком, а что — нет.
И вот пожалуйста. Дамблдор однозначно не был похож на профессора Слагхорна. Слагги был слабовольным простаком, несмотря на его талант к зельеварению и налаживанию связей. Но Дамблдор лишь прикидывался, что он слаб и бесполезен, и он бы точно не позволил называть себя «Дамблс».
По крайней мере, не кому-то вроде Тома.
Том не мог решить, должен ли он уважать Дамблдора за то, что у него есть характер.
— Я поддерживаю право на самоопределение, сэр, — ответил Том, сдерживая мускулы своего лица от подёргиваний,
— Воистину, — безмятежно сказал Дамблдор, опуская чашку и откидываясь в своём кресле. — Наши поступки определяют нас больше, чем слова или способности, врождённые или нет, — он прижал руки к животу. — Как у тебя дела в школе, Том?
— Хорошо, — сказал Том. — Сэр, Вы мой профессор. Разве Вы не должны знать мою успеваемость по результатам наших семестровых экзаменов?
— А помимо экзаменов и отметок, как ты обживаешься в Хогвартсе?
— Вполне отлично, — сказал Том. — Мне нравится замок, и мне нравится учиться магии. Мне нравится это гораздо больше сиротского приюта, но это несложно. Даже жить в сарае с мётлами в Хогвартсе гораздо лучше, чем быть запертым с кучкой маглов три месяца, — Том импульсивно решил спросить что-то, что беспокоило его с первой недели сентября. — Сэр, я полагаю, я не мог бы остаться в Хогвартсе на лето? Просто я бы не хотел оставаться в приюте, если есть такая возможность.
Дамблдор с сожалением покачал головой:
— Мне жаль, но это невозможно. Учителя возвращаются к себе домой на лето, и единственный взрослый работник, кто остаётся в замке круглый год, — это смотритель. Это и близко недостаточный уровень надзора. В конце концов, для старост Хогвартса есть веская причина.
— Полагаю, надеяться на это было излишне, — сказал Том беспристрастно, но лишь внутри он чувствовал себя, будто Дамблдор только что отвесил ему пощёчину. Редко когда Том сталкивался с жалом открытого отказа. Том мог спорить, уговаривать, льстить, угрожать, чтобы добиться расположения большинства людей, но с Дамблдором это никогда бы не сработало. Дамблдор был слишком проницательным. Слишком принципиальным. Как Гермиона, но ей было двенадцать лет, и единственным человеком, которого она знала, который был так же убедителен, как Том… был Том. Том догадывался, что Дамблдору за десятилетия встречались и другие люди, которые могли делать то же, что и Том, и это делало его устойчивым к умным словам или поверхностному шарму. Гермиона лишь начинала наращивать такую устойчивость — к его огромному раздражению.
— Так странно, сэр, — начал Том тихим, разговорным тоном, — что Министерство магии финансирует обучение и проживание каждого ученика, а Фонд помощи Хогвартса — мантии и книги, но никто не заботится о самом ученике. В какой-то мере это напоминает мне приют. Эта похожая… Безучастная филантропия, назову это так, где благонамеренный человек может пожертвовать денег, но никогда не потрудится выучить имена сирот, которым поможет, никогда не благословит обездоленного
В этом смысле, профессор, я вижу, что, несмотря на то, что мы называем себя волшебниками, а их — маглами и проводим линию между их миром и нашим, между нами не такая уж большая разница, не так ли? Получается, мы во многом похожи.
— Ты прав, Том, — согласился Дамблдор. Его глаза закрылись и снова открылись, как будто он подавлял воспоминание о великих муках. Но оно отступило, и его глаза прояснились, вернувшись к обычному оттенку синего, который пронзал многочисленные слои выстроенной личности Тома. — Мы все родились людьми, несовершенными. Мы так же страдаем, как и получаем выгоду от непостоянства нашей человеческой сущности. Я не могу изменить этого, как не могу изменить и специфику твоей ситуации, как бы мне этого ни хотелось. К сожалению, есть обязанности за пределами Британии, требующие моего присутствия этим летом и, боюсь, в последующие лета тоже.
Том мог бы прокомментировать недавнюю лекцию Дамблдора о важности действий по сравнению с пустыми разговорами, но прикусил язык. Всеобъемлющая нравственность состояла из мудрости и разумного выбора, и Тому хватило самосознания, чтобы понять, что пререкаться с профессором — не самый лучший выбор.
«Наши решения определяют нас, — подумал Том. — Не только нас самих, но и остальных людей».
— Желаю Вам удачи в Ваших странствиях, — сказал наиболее ровным голосом, на который был способен. — Если это всё, что Вы хотели обсудить, не могли бы Вы написать мне этот допуск для моего питомца?
— Конечно, конечно. Пока я не забыл! — Дамблдор полез в стол и достал лист пергамента с отпечатанным гербом Хогвартса в центре вверху. Фиолетовыми чернилами он начал писать записку, которая бы разрешала Тому нарушить правила о разрешённых питомцах. Том заметил, что он писал очень аккуратным почерком, однозначно хорошо натренированным для письма пером, хотя у него было несколько экстравагантных штрихов в виде выделения заглавных букв длинными, вычурными завитками.
Также у него было несколько средних имён, которые он с явным удовольствием выписывал так медленно, как только мог.
Том хотел вырвать бумагу у него из рук.
Дамблдор вернул перо в чернильницу, поднимая взгляд от пергамента, который он свернул в свиток и запечатал сургучом.
— Держи, Том. И ещё одна вещь, пока я не забыл, — надеюсь, ты продолжаешь заниматься медитациями?
— Я стараюсь, сэр, — сказал Том, запихивая свиток в свой рукав. — Но единственное место, где я могу это делать, — наша спальня, и там бывает достаточно шумно, когда мои соседи храпят всю ночь.
— Ты пробовал использовать заклинание Немоты? Его вербальная формула — «Силенцио».
— Я пытался, сэр. Но оно длится не больше четверти часа, пока его действие не закончится.
— Тебе стоит сконцентрироваться на шторах своего балдахина в следующий раз, а не просто бросить его в воздух в сторону своих одноклассников, — сказал Дамблдор. — Закрой шторы и заверши движение палочки финальным взмахом вниз, касаясь кончиком палочки шторы. Накладывай заклятие, представляя, что шторы — цельный, незаметный барьер, через который не может пройти звук. Концентрируйся больше на определении формы и границ, чем на эффекте, который ты хочешь достичь, но и не пренебрегай им. Если всё сделать правильно, у тебя будет по крайней мере час, пока действие не иссякнет. Или даже дольше, когда ты научишься лучше удерживать двукратную визуализацию.