Одного поля ягоды
Шрифт:
— У меня несметное количество вкусов, мои удовольствия не поддаются объяснению. В это так трудно поверить?
— Нет, — сказала Гермиона, — трудно поверить, что ты можешь обсуждать вопрос вкусов, не пытаясь доказать, что мои отвратительны, а твои лучше.
— Мне нечего доказывать, мы оба это и так знаем, — сказал Нотт с пустым выражением лица. — А теперь, если ты меня извинишь…
— Ты не купил громовещатель, потому что все узнaют красные конверты, — сказала Гермиона, вспоминая, как она в первый раз увидела его на завтраке в Большом зале. От матери Джаспера Гастингса в свой первый
Громовещатели были громкими, и назойливыми, и хорошо узнаваемыми, но это и была их суть — они были созданы не только, чтобы отправить кому-то сообщение (если бы это была цель, обычное письмо могло бы выполнить эту задачу без ограничения громовещателя примерно в сто произносимых слов), но чтобы убедиться, что все вокруг будут знать, что сообщение было доставлено.
— И по этой же причине, — она продолжала, — ты стараешься адаптировать чары сокрытия на нём. Заклинание, скрывающее отправителя или цель послания, не будет иметь смысла, если оно придёт в характерном конверте, говорящим голосом отправителя. Какая причина может быть у кого-то, чтобы отправить анонимный громовещатель?
— Без понятия, — сказал Нотт.
— А у меня есть.
Нотт пожал плечами:
— На здоровье.
— Думаю, ты хочешь кого-то разыграть! — сказала Гермиона, бросив на него обвиняющий свирепый взгляд.
— И ты правда рассчитываешь, что я это подтвержу, если собираюсь? — спросил Нотт.
— Просто скажи мне, что это не Том, — сказала Гермиона. Настроения Тома часто были непредсказуемыми, но даже в день, когда он был воодушевлён после прочтения мешка писем от поклонниц, она не могла представить, что он может принять обычный школьный розыгрыш с юмором. Вопреки расхожему мнению, у Тома было чувство юмора, но оно было несколько… идиосинкратическим.
— Это не Риддл.
— Это учитель?
— Нет.
— Это студент?
— До тех пор, пока это не ты, какая разница?
— Значит, — сказала Гермиона, сузив глаза, — это студент.
— Может быть.
— Розыгрыши против правил!
— Только если тебя поймают, — холодно отбрил её Нотт. — Но в настоящий момент здесь нет никакого розыгрыша, за который можно было бы кого-то поймать. Единственная улика, которая у тебя есть, — теоретическое задание, и, возможно, что оно так и останется… теоретическим.
— Ну, теоретически, — сказала Гермиона, — как ты собираешься привести в движение этот свой личный проект? Я вижу, что ты используешь структуру чар громовещателя для начала — последовательность заклинаний, привязанная к пергаменту, которая передаёт сообщение, когда сургуч сломан, и уничтожает себя, когда заканчивает. Но я не вижу никаких вариаций ансуза{?}[?], которые я бы рассчитывала прочесть у чего-то, чья цель — воспроизвести звуковую запись.
— Я вырезал эту часть, — сказал Нотт. — Мне она не нужна.
— А вот та «последовательность выброса», что бы это ни было, — сказала Гермиона, нахмурившись в раздумье. — Она выглядела очень неуклюжей и бессистемной — будто была взята из чего-то другого и вставлена без учёта того, как она будет балансировать с новым набором параметров:
— Это называется плюй-камни, Грейнджер.
— Это игра в камешки для волшебников. Одно и то же!
— Ты волшебник, — сказал Нотт. — Ты обязана знать разницу.
— Я знаю! — сказала Гермиона. — Я никогда не играла в эту игру, но знаю, что плюй-камни стреляют чернилами в проигравшего, поэтому никогда и не хотела присоединиться. И точно так же, как ты списал мои руны сокрытия для этого проекта, ты сделал то же самое с чарами плюй-камней — сохранить, скрыть, изгнать. Твой громовещатель не предназначен для передачи кому-то сообщения. Он предназначен для выброса чернил — нет, это не обязательно должны быть чернила, не так ли? — на кого-то просто ради шутки.
Гермиона сурово посмотрела на него и добавила:
— Что же это будет тогда? Кровь? Грязная вода из ванны? Или какое-то зелье? Это может быть очень опасно, знаешь ли!
— Это не зелье, — сказал Нотт. — Это просто… сок. Тыквенный сок.
— О, — сказала Гермиона, немного успокаиваясь. Сок был неприятен, но не был опасен. Она не одобряла розыгрышей (у Тома, может, и было эксцентричное чувство юмора, но что касалось этого вопроса, у Гермионы не было никакого), но совы во время утренней доставки делали и хуже, особенно когда тяжёлая посылка падала на край блюда и отправляла сосиски, политые горячим маслом, в полёт над столом. — Эм. Значит, ты уже попробовал это?
— Ты хотела сказать, испытал ли я это?
— Да, — сказала Гермиона, — потому что как ещё ты узнаешь, был ли ты прав или нет, кроме как если это сработает? Это личный проект, и без кого-то проверяющего твою работу, конечно, нет другого способа убедиться в этом.
Нотт осмотрел её пытливым взглядом:
— Я… возможно, у меня есть образец, который я испытал несколько раз.
— Как всё прошло? — с любопытством спросила Гермиона. — С таким большим количеством разрозненных элементов, скреплённых вместе, я не могу представить, что результат будет устойчивым. Просочился ли тыквенный сок до того, как ты закупорил его?
— Вообще, оно загорелось, как только я дописал последнюю последовательность, — сказал Нотт. — Потеря двухдневных усилий, и я не могу начать заново, пока не буду уверен, какая часть схемы была нестабильной.
— Там всё нестабильное, — сказала Гермиона. — Ты как будто бы пытаешься сделать гибрид из кролика и гриба в ожидании, что появится пушистое существо, растущее в земле и размножающееся спорами. Даже если тебе удастся создать его, ты не можешь рассчитывать, что оно проживёт больше нескольких дней до того, как… как у него закончится срок годности. И уж не говоря о том, как это жестоко для невинного животного, — она покачала головой. — Думаю, ты теряешь своё время, когда у тебя есть более важные вещи для приоритетов. Ты, должно быть, забыл, что наши Ж.А.Б.А. всего лишь через несколько месяцев! По крайней мере, большинство наших приготовлений для Комнаты были сделаны летом.