Одного поля ягоды
Шрифт:
Пламя расцвело и распространилось широким кольцом, окутав Тома жаром такой силы, что он почувствовал великолепное живое тепло сквозь покрывало мокрой грязи толщиной в фут{?}[30 см], которое прижало его к земле. Грязь трескалась и лопалась вокруг него, и он больше не ощущал холода. Она была настолько эффективной теплоизоляцией, что он чувствовал, как кожа покрывается волдырями. Он запекался в своей оболочке, хрустел, как завёрнутый картофель, зарытый в угли очага.
Его последней мыслью была его домашняя крыса, Арахис, который был подожжён на Чёрном озере много лет назад. Забавно, что они уйдут одним путём, в Хогвартсе,
— Эй, Риддл, — сказал Нотт, ткнув ему в щеку. — Просыпайся. Очень болит?
Том открыл глаза. Он лежал на одеяле, окружённый волнующимися болотными сорняками. Солнце сияло над ним безукоризненным летним днём, а небо было усеяно перистыми облаками. По обе стороны от него на коленях стояли Дамблдор и Нотт, наблюдая за ним со встревоженными лицами. Феникс Дамблдора сел на грудь Тома, и блестящая слеза скатилась с его клюва, чтобы приземлиться на подбородок Тома.
— Диффиндо, — прошептал Том.
Из руки Тома вырвалась искра. Дамблдор встревоженно отстранился, но он был застигнут врасплох, и заклинание состригло клок его седеющей тёмно-рыжей бороды, захватив дюйм его щеки неглубоким разрезом, из которого хлынула кровь.
— Полагаю, я заслуживал подобного, — сказал Дамблдор. Он повернул голову, поднимая волосы, чтобы показать Тому своё горло. На нём было множество тонких полосок отёкших царапин. — Ты почти победил меня с последним трансфигурированным пауком, которого держал про запас, — анатомически точный молодой малайский акромантул, да будет тебе известно. Пятнадцать очков Слизерину. Отлично, Том.
— Думаю, отлично я был прожарен, — пробормотал Том. — Что думаешь, Нотт? Я был скорее средним или с кровью?
— Что, — сказал Нотт, сдвинув брови. — Ты что, говоришь о бифштексах? О! Хах. Это должно было быть остроумно.
— Да, спасибо, — сказал Том. — Если ты можешь признать остроумие, то, по крайней мере, для одной вещи ты сгодишься. Не могу того же сказать о твоих боевых способностях, к сожалению.
— Я хорош в трёх вещах, чтоб ты знал, — парировал Нотт. — Признавать остроумие, распознавать тонкость и ценить самосохранение. У некоторых людей катастрофический дефицит последнего. Не буду говорить, у кого, конечно, потому что я тонок.
Том не обратил на него внимания:
— Сэр, кто, Вы скажете, победил? Я же не мог проиграть? Я был так близок, чтобы разбить Вас!
— Когда ты упал без сознания, ты потерял прямой контроль над своей конструкцией паука, — сказал Дамблдор. — Мне не следовало зарывать тебя в грязь, я переусердствовал. Сойдёмся, что это ничья?
— Вам не нужно меня жалеть, — сказал Том. — Я умею проигрывать. Давайте попробуем ещё раз с самого начала.
— Ты уверен, Том? Будет лучше потратить остаток дня на выздоровление, а продолжить завтра утром.
— Нет, — сказал Том. — Я понимаю, какие уроки Вы пытаетесь преподать этим испытанием, сэр. Не принимай слабость. Никогда не сдавайся. Найди новый способ победить врага, потому что, если ты думаешь, что у тебя он есть, то ты недостаточно стараешься. Я хочу научиться большему. Я хочу… Нет, мне нужно стать могущественнее.
Дамблдор нахмурился:
— Том, я не этому уроку пытаюсь научить тебя.
— Сэр, — твёрдо сказал Том. — Вы учите меня, как стать лучшим волшебником. Как профессор, я понимаю, что Вы не можете признавать всем вокруг,
Они вернулись к берегу озера, который изменил свою форму от той, что он запомнил. Там была большая чашеобразная впадина тридцати футов{?}[9 м] шириной, полностью голая, без травы, без камней, без отличительных особенностей местности. Сухая, рассыпчатая почва с изящным пологим уклоном представляла собой гладкую поверхность, которая разбивалась под его весом, как сахарное стекло. В центре лежала потрескавшаяся коричневая куколка бабочки, запёкшаяся до твердости керамики, и Том подошёл к ней со странным чувством дискомфорта в животе. Перевернув осколок носком ботинка, он увидел на другой стороне отпечаток собственного лица — каждая пора его кожи была прорисована с точностью римской восковой посмертной маски. Он испарил её от задетого самолюбия.
— Это было невербальным Конфринго, если мне нужно угадать, — сказал Нотт, вставая рядом с ним. — Фоуксу пришлось пролететь через огонь и аппарировать тебя оттуда.
— Кто такой Фоукс?
— Это имя, которое Дамблдор дал своему фениксу.
Том скривился:
— Если могучий василиск — император зверей, то благородный феникс — императрица. Но он назвал своего в честь магла и католика. О, и преступного смутьяна ко всему прочему{?}[Имя Фоукс в английском оригинале пишется так же, как и имя Гая Фокса, самого известного участника Порохового заговора (неудачная попытке покушения на короля Якова I путём взрыва здания парламента) ]. Ты можешь придираться к моему вкусу, но у него он хуже. Ему определённо нравятся смутьяны.
— Он спас тебе жизнь, — сказал Нотт.
Том распахнул свой плащ, чтобы показать Нотту ряды металлических зачарованных гептагонов, вшитых в подкладку:
— Я бы не умер. Я зачаровал свой плащ на защиту от жара, — он указал на часть изнанки плаща, где три металлических, похожих на диски оберега потускнели и почернели. — Если бы они не работали, на них бы не было такой коррозии.
— На них коррозия, потому что ты перегрузил их массив силой, — ответил Нотт.
— А, — сказал Том. — Но я учёл это. Остальные обереги бы приняли нагрузку благодаря сцепленной организации избыточности. Все двадцать один должны быть израсходованы до того, как будет повреждён сам плащ.
— Ладно, возможно, ты бы не умер, — признал Нотт. — Но, по крайней мере, у тебя бы расплавилось и стекло лицо. После такого тебе было бы дьявольски тяжело сидеть для свадебного портрета, ха-ха.
— Хм-м-м, — был ответ Тома. — Мы никогда не узнаем.
Глиняные солдаты были заново созданы Дамблдором, и Том наблюдал за процессом, сузив глаза от вычислений. На уроках трансфигурации они работали с разнообразными безделушками и предметами быта на столах, а многим его одноклассникам требовалось стучать палочкой по предметам — или животным, — чтобы их трансфигурировать. Это приводило к потешным историям вылетающих из рук студентов воронов на потолочные балки, что решалось заклинанием парализации или слабым отталкивающим сглазом.