Оливер Твист
Шрифт:
— Умерла! — воскликнула одна изъ старухъ, влетая въ комнату, какъ только открылась дверь.
— И въ конц концовъ ничего не сказала, — отвчала матрона, уходя къ себ.
Старухи были видимо очень заняты разными приготовленіями къ исполненію своихъ обязанностей, чтобы отвчать. Оставшись одн, он занялись тломъ покойницы.
XXV. Снова мистеръ Феджинъ и компанія
Пока происходили эти событія въ дом призрнія, мистеръ Феджинъ сидлъ въ своемъ старомъ логов, - въ томъ самомъ, откуда двушка увела Оливера, — и думалъ о чемъ-то у
Позади него у стола сидли ловкій плутъ, мастеръ Чарли Бетсъ (и мистеръ Читлингъ и играли въ вистъ, причемъ Доджеръ игралъ съ дуракомъ противъ Бетси и мистера Читлинга. Лицо перваго изъ упомянутыхъ джентльменовъ, всегда вообще оживленное, на этотъ разъ было еще оживленне обыкновеннаго, вслдствіе интереса, внушаемаго ему игрой, и исключительнаго вниманія его къ игр Читлинга. Время отъ времени онъ, пользуясь случаемъ, засматривалъ незамтно въ его карты и сообразно этому регулировалъ свою собственную игру. Ночь была холодная и Доджеръ сидлъ въ шляп, что, впрочемъ, входило въ число его обыкновенныхъ привычекъ. Въ зубахъ у него торчала глиняная трубка, которую онъ вынималъ изо рта лишь на короткое время, когда находилъ нужнымъ освжиться изъ бутылки съ джиномъ и водой, которая стояла подъ столомъ и была предназначена для всей компаніи.
Мистеръ Бетсъ игралъ также очень внимательно, но такъ какъ натура у него была боле возбудимая, чмъ у его друга, то онъ чаще прикладывался къ бутылк и позволялъ себ разныя шуточки и замчанія, совсмъ неумстныя для настоящаго игрока. Доджеръ, пользуясь своей дружбой къ нему, нсколько разъ останавливалъ его за такія неприличныя выходки, но Бетсъ добродушно относился къ этимъ замчаніямъ своего товарища и посылалъ его къ чорту, или выражалъ желаніе сунуть его голову въ мшокъ, или отвчалъ другими милыми остротами въ томъ же род, что вызывало восторгъ со стороны мистера Читлинга. Любопытенъ тотъ фактъ, что послдній джентльменъ и партнеръ его постоянно проигрывали и обстоятельство это, вмсто того, чтобы сердить мистера Бетса, доставляло ему, напротивъ, высочайшее удовольствіе, такъ что онъ въ конц каждой партіи смялся и заявлялъ, что никогда еще ни видлъ такой интересной игры.
— Опять проиграли, — сказалъ мистеръ Читлингъ съ вытянутымъ лицомъ и вынимая полкроны изъ кармана своего жилета. — Никогда не видлъ такого удачника, какъ ты, Джекъ! Ты всегда выигрываешь. Даже когда у насъ съ Чарли карты хорошія и то намъ не везетъ.
Игра ли сама по себ или это замчаніе, сказанное печальнымъ тономъ, неизвстно, что собственно развеселило мистера Бетса, съ которымъ случился такой приступъ смха, что даже еврей вышелъ изъ своей задумчивости и спросилъ, въ чемъ дло.
— Въ чемъ дло, Феджинъ! — воскликнулъ Чарли. — Жаль, что вы не слдили за игрой, Томми Читлингъ не выигралъ ни одной партіи. Мы съ нимъ были партнерами противъ Доджера и болвана.
— Ай, ай! — сказалъ еврей съ улыбкой, которая указывала на то, что онъ понималъ причину этого смха. — Попытайся еще разъ, Томъ, попытайся!
— Будетъ съ меня, благодарю, Феджинъ! — отвчалъ мистеръ Читлингъ. — Довольно! Этому Доджеру такъ везетъ, что никому не
— Ха, ха! — отвчалъ еврей. — Вставай пораньше утромъ, если хочешь обыграть Доджера.
— Утромъ! — сказалъ Чарли Бетсъ. — Нтъ, тутъ надо надть сапоги на ночь, приставить по телескопу къ каждому глазу и бинокль между плечами и то не обыграешь его.
Мистеръ Доукинись выслушалъ эти комплименты съ философскимъ спокойствіемъ и предложилъ платить ему по шиллингу всякій разъ, когда онъ вытянетъ любую заказанную ему фигуру. Никто, однако, не согласился на это предложеніе, а такъ какъ за это время онъ усплъ уже выкурить свою трубку, то отъ нечего длать занялся рисованьемъ на стол плана Ньюгетской тюрьмы, длая это тмъ же кускомъ млу, которымъ онъ передъ тмъ писалъ ставки, и въ то же время громко насвистывая.
— Какой ты чудакъ, право, Томми! — сказалъ Доджеръ, переставая свистть и обращаясь къ Читлингу. — Какъ вы думаете, Феджинъ, о чемъ онъ думаетъ?
— Какъ же я могу знать? — отвчалъ еврей, — кладя на мсто раздувальный мхъ. — О своихъ проигрышахъ, быть можетъ, или о возвращеніи своемъ въ то мстечко, которое онъ недавно покинулъ. Ха, ха! Не такъ ли, мой милый?
— Ни капельки! — отвчалъ Доджеръ, предупреждая Читлинга, который собирался уже отвчать. — Ты что скажешь, Чарли?
— Я скажу, — отвчалъ мистеръ Бетсъ, — что онъ необыкновенно нженъ къ Бетси. Краснетъ, краснетъ! О, Господи! Вотъ такъ потха! Томми Читлингъ влюбился! О, Феджинъ, Феджинъ! Шутка ли, право, влюбился!
Тотъ фактъ, что мистеръ Читлингъ сдлался жертвой нжной страсти, произвелъ на Бетса сильное впечатлніе, и онъ откинулся на спинку своего стула съ такою силою, что потерялъ равновсіе и повалился на полъ, гд лежалъ растянувшись во всю длину до тхъ поръ, пока смхъ его не прошелъ, а посл чего слъ на прежнее мсто и снова принялся хохотать.
— Что же тутъ смшного, — сказалъ еврей, — подмигивая Доджеру и слегка ударивъ мистера Бетса раздувальнымъ мхомъ. — Бетси хорошая двушка. Держись ея, Томъ, держись!
— Вотъ что я думаю, Феджинъ, — отвчалъ мистеръ Читлингъ, красня. — Какое кому до этого дло.
— Разумется никому, — сказалъ еврей. — Мало ли что скажетъ Чарли! Не стоитъ на него обращать вниманіе. Бетси красивая двушка. Длай все, что она скажетъ теб, Томъ, и ты наживешь себ состояніе.
— Я такъ и длаю, — отвчалъ мистеръ Читлингъ. — Если меня словили, такъ только благодаря тому, что я послушалъ ея совта. А важная это штука вышла для васъ, Феджинъ, не правда ли? Ну, да что шесть недль! Не все ли равно когда…. Зимой все таки лучше, потому пріятне сидть, чмъ выходить. Правда, Феджинъ?
— Разумется, мой милый! — отвчалъ еврей.
— А ты бы согласился еще разъ посидть, — спросилъ Доджеръ, подмигивая Чарли и еврею, — только бы Бетси была тобой довольна?
— Отчего бы и нтъ, — отвчалъ Томъ недовольнымъ тономъ, — Эхъ! Да кто изъ нихъ могъ бы это сказать, хотлось бы мн знать, Феджинъ!
— Никто, мой милый, — отвчалъ еврей, — ни единая душа, Томъ! Я не знаю ни одного изъ нихъ, кто бы могъ сказать это, кром тебя, ни одного.
— Я могъ бы сразу освободиться, стоило только донести на нее, правда, Феджинъ? — продолжалъ одураченный Томъ. — Достаточно было одного слова, правда, Феджинъ?