Отмель
Шрифт:
Я намазываю белый хлеб маслом и вдруг замираю. Всю ночь я не сомкнула глаз, переваривая новую информацию о Чарльзе и его связях с преступным миром. Это сродни открытию, что твой муж – маньяк или насильник. Человек, с которым ты делила постель, чьи волоски на ногах щекотали тебе кожу. Тот, кто, выходя из душа, оставляет после себя запотевшее зеркало, перед которым ты каждое утро наводишь марафет. Как-то раз я по ошибке воспользовалась зубной щеткой Чарльза, и почему-то именно это застряло в памяти даже крепче, чем наш неуклюжий секс, и сейчас вызывает особенное отвращение. Он застрелил нашу соседку, и еще неизвестно, что хуже: убийство или торговля людьми, в которую, как оказалось, мой муж вовлечен. Дыхание перехватывает. Меня окружают подонки. Подонки, способные убить собственную жену. Выкрасть девушку из родной страны
Представляю, что скажут мои родители. Представляю реакцию родителей других детей в школе, где учатся Кики и Куп. Теперь все будет по-другому, я уверена. Вернувшись в Сидней и упрятав Чарльза за решетку, мы с Джеком начнем все сначала, и этот крошечный проблеск надежды придает мне сил. Намазать тост медом и откусить большой кусок. Почувствовать его сладость и оценить благостный покой океана за окном.
Из телика доносится веселая песенка, дети не отлипают от экрана, а я выхожу из «Барка», ступаю на белый песок и жую сэндвич. Мы по-прежнему можем переехать в пляжный дом. Джеку всегда хотелось сбежать от городской суеты, и он не раз упоминал Голубые горы [16] . Впрочем, неважно. Наши возможности безграничны. Куда бы мы ни отправились, главное, что рядом не будет Чарльза. Наш роман вряд ли заинтересует прессу. Внимание журналистов будет приковано не к нам, а к грязным делишкам Чарльза, его низким, подлым преступлениям. А меня будут жалеть. Посылать мне корзины с кофе, шоколадом и кремом для лица. Предложат присмотреть за Кики и Купером, чтобы я могла уделить побольше времени малышу. А когда наши отношения с Джеком перестанут быть тайной, люди одобрительно закивают, улыбнутся и скажут, мол, какая чудесная пара, они прекрасно подходят друг другу, и кто, как не Эмма, заслуживает любви и счастья.
16
Горы к западу от Сиднея в штате Новый Южный Уэльс, на территории которых расположен одноименный национальный парк, считающийся одним из самых живописных природных заповедников в Австралии.
Хлеб прилипает к нёбу, и я отковыриваю его пальцем. Все наладится. Иначе и быть не может. Я ступаю в воду, но тотчас отскакиваю, вспомнив, сколько опасностей скрывает в себе ее обманчивая красота.
Потом подхожу к изогнутому стволу упавшей пальмы и сажусь на него, чтобы дать отдых лодыжкам. Слишком часто в последнее время они стали у меня отекать. И вдруг замечаю неладное.
Поначалу мне кажется, что это просто вода, но нет: она красная. Стекает по внутренней стороне бедра, по икре, лодыжке, ступне, пальцу ноги. Песок быстро впитывает ее, покрываясь красными островками моей крови. Я приподнимаю подол и вижу, что трусики пропитаны густой, насыщенной, нутряной жижей. У меня кровотечение. Я сглатываю и окидываю взглядом пляж, словно океан, скалы, яркий песок и изогнутые пальмы могут разрешить мою дилемму. Будь мы дома, я бы позвонила в клинику и попросила соединить меня с врачом. Слишком рано. Еще не время. У меня угроза выкидыша. Потом я оторвала бы Джорджию от уборки, попросив принести полотенце и чистые трусы. Ситуация, безусловно, неприятная, но до ближайшего отделения неотложки рукой подать, а значит, беспокоиться не о чем. Врачи оказали бы мне помощь и остановили преждевременные роды.
Но не здесь. Не в этом проклятом, богом забытом месте. Я истекаю кровью, хотя и не должна. Боли нет, поэтому не уверена, что начались роды. Я пересекаю пляж, с каждым шагом все больше заливая его кровью. Вот тут мне становится по-настоящему страшно.
Вся надежда на малаек. Больше обратиться не к кому.
Сейчас
Марьям стоит недалеко от сарая и выбивает засыпанный песком коврик. Удары выбивалки похожи на шум лопастей вертолета. Жаль, что это всего лишь ассоциация. На крыльце ползает малыш Акмаль, жуя кусочек кокоса; колени у мальчика красные и грязные, все в царапинах. Я невольно представляю себе моего малыша, делающего то же самое. Не бывать этому. Я обязательно отсюда убегу, с Джеком или без него.
Кики и Купера пришлось оставить в «Барке». Я велела детям запереть за мной дверь, а когда дочь спросила
Марьям поднимает глаза и, увидев меня, проверяет, нет ли поблизости мужчин и пожилой горничной. Я тоже озираюсь, хотя отчасти мне наплевать. Кажется, я готова сражаться, дать им отпор.
Бoльшую часть крови мне удалось смыть в душе. Я не хотела, чтобы ее заметили дети. Ради них я готова на все. Как бы плохи ни были наши дела, надо держать себя в руках.
– Ребенок родится. Скоро, – говорю я Марьям. Она смотрит на мои окровавленные руки, на заляпанное кровью платье. – Кровотечение – это плохо.
Марьям качает головой; глаза ее наполняются болью, и она кладет ладонь мне на живот. Боже, как приятно чувствовать ее прикосновение… Я в нем нуждалась. Кожа к коже. Забота. Сестринская любовь. Не удержавшись, заключаю ее в объятия. В ноздри ударяет тяжелый запах пота и шампуня, который я им подарила. Но я не обращаю на него внимания, потому что, прижимая к себе худенькое тельце новой знакомой, словно обнимаю Ариэллу и прощаюсь с ней. Ведь ответственность за гибель подруги лежит на моих плечах. Сунулась, куда не следовало, пыталась разобраться в хитросплетениях ее жизни, шпионила за ее деспотичным мужем. Записки. Разговоры. Неведомый кошмар, случившийся с Трейси в ту ночь. Смерть Ариэллы – моя вина. Марьям крепко прижимает меня к себе, а я рыдаю, уткнувшись ей в плечо. Волосы малайки спутываются от моих слез, но она не возражает. Эмоции копились, искали выход – и наконец нашли. Отстранившись, я чувствую прилив сил, энергии, уверенности. Пора действовать.
– Хочешь отсюда вырваться? – спрашиваю я.
Марьям покусывает губу в том месте, где она начала заживать, а я вытираю слезы и жду. Надеюсь, что она скажет «да», ведь я не могу их тут бросить. Она делает глубокий вдох и переводит взгляд на Акмаля, который поднимается, цепляясь за ноги матери.
– Мы можем сбежать все вместе, ничем не рискуя, – говорю я, хотя не знаю, выполнимо ли такое обещание. Лежа в постели по ночам, я стала продумывать возможные варианты побега: Купер и Кики спят, плечи и живот ласкает жаркий морской ветерок, а я лежу и размышляю. Есть только два способа добраться до курортного острова. Оба небезопасны, но деваться некуда.
Тебе здесь нравится? – продолжаю я.
– Нет, – отвечает Марьям.
– Нельзя жить в таких условиях, – говорю я. – Здесь ты как в тюрьме.
Она кивает и гладит Акмаля по голове. Судя по тому, как дрожит рука малайки, мое предложение ее пугает.
Конечно, я не питаю иллюзий и понимаю, что побег – затея крайне опасная. Но не могу сидеть сложа руки и ждать, пока Джек что-нибудь придумает или нас отыщет полиция. Малыш вот-вот появится на свет, и все мы должны спастись. Без помощи женщин у меня ничего не выйдет.
– Вернешься домой или поедешь в другое, безопасное место. Давай поможем друг другу. – В глубине души я боюсь, что малайки захотят остаться и, узнав о моих планах, сдадут меня мужчинам. – Твоей подруге здесь хорошо? – спрашиваю я Марьям, надеясь понять по ее ответу, можно ли им доверять.
Она снова и снова качает головой.
– Нет. Не хорошо.
– Значит, надо бежать, – говорю я.
Марьям кивает и смотрит мне в глаза.
– Вместе.
Вместе – и никак иначе. Одна я на такое точно не решусь. Вместе с Марьям и ее подругой я обрету силу, о которой и не мечтала. И я глубоко убеждена, что Марьям до сих пор не сбежала из этого ада только из-за малыша Акмаля. Сплотившись, мы поможем ее сынишке пережить непростое путешествие по воде.
Я верю, что нам это под силу. Многие переплывают каналы, и да, они прекрасные пловцы, и нет, они не беременны, но я в хорошей форме, я справлюсь. Жизнь и здоровье моего будущего ребенка стали движущей силой, которая заставляет меня пойти на риск.
Мы вместе обходим сарай, и Марьям показывает мне газовые баллоны, тачку, кирпичи, известняковые плиты и лопату.
Негусто. Я рассчитывала найти бесхозные запчасти и листы жести, хоть что-то, из чего можно построить плот, но в моем распоряжении только старый матрас, банки из-под краски да ветхий стеллаж, изъеденный дождем и влагой.