Пеликан
Шрифт:
— Зато парковка запрещена, — заметил Маркович, вцепившись на сей раз в водителя «фольксвагена», будто бы тот собирался сбежать. — Против движения подавно. Ты что там забыл, а? И вообще, я тебя не знаю. Ты, похоже, не местный.
— У моей жены завтра день рождения, я только хотел… — мямлил мужчина.
— Полиции расскажешь, — отрезал крепко державший его Маркович.
Солнце тем временем зашло, а у Йосипа появился хороший повод не идти домой.
В итоге они дали показания полиции, а потом с Марио, Шмитцем, Марковичем и аптекарем обсудили, как быть с вещами Андрея: его искореженным велосипедом, фуражкой,
Марио предложил отнести вещи в порт, где живет Андрей, и позаботиться о его собаке; в кармане пиджака нашлась связка ключей. Решили, что все последующие дни гулять с собакой будет Йосип, а если нет, то Шмитц.
Когда настал черед Йосипа, он оказался в типичной холостяцкой каморке в полуподвале, но здесь ему показалось даже уютнее, чем в его собственном доме. На кухонном столе с ламинированной поверхностью он с удивлением обнаружил вазу и букет полевых цветов. Пока Йосип пристегивал поводок, собака склонила голову и недоверчиво на него смотрела. Выгуляв Лайку, он обшарил кухонные шкафчики и нашел семь овальных банок с лососем, а также пачку сухого корма. Вот и собачий рацион.
Вопреки обыкновению, Йосип решил осмотреться. На сушилке висели гигантские черные носки, а еще у Андрея оказался довольно дорогой кодак. На него-то он и фотографировал бабочек с открыток, которые продавались до сих пор.
Йосип опорожнил почтовые сумки и стал перекладывать неразвезенную почту в целлофановый пакет. Коллег Андрея он предупредит, что все письма можно завтра забрать в его киоске.
И вдруг в боковом отделении Йосип заметил вскрытые полупустые конверты. Странно. Он достал один и стал рассматривать. Британская марка, получатель Джойс Кимберли, отель «Эспланада». Письмо по-прежнему лежало внутри, и, даже несмотря на слабый английский, Йосип понял следующее: «…мне жаль, что у тебя неприятности… надеюсь, ты уведомила свой банк о ситуации с этими еврочеками… береги себя… надеюсь, 50 фунтов немного помогут… С любовью, папа».
Пятьдесят фунтов — огромная сумма. Йосип обследовал остальные вскрытые конверты и выяснил, что и в других, по всей видимости, были деньги. Племяннице от тети на день рождения, в службу автопроката от мужчины, который сожалел о том, что сдал машину с пустым бензобаком. Эти письма были на сербохорватском, а значит, в них, скорее всего, лежали не особо крупные суммы в динарах.
Йосип откинулся на стуле.
Собака устроилась в корзине, и Йосип видел только поднятое вверх мятое ухо.
Из распахнутого зарешеченного окна слышались крики чаек, мужские голоса и треск проезжающей тачки.
Он скрестил пальцы на лысеющем затылке и задумался.
Поскольку приходившие в голову мысли ему не нравились, да и поза оказалась не самой удобной, Йосип опустил руки.
Окровавленная форма Андрея висела на подлокотнике того самого стула, где сидел Йосип, — рука невольно скользнула по ткани вниз, будто бы в свой собственный китель. Он ощупал внутренний карман, осторожно вытащил кошелек и раскрыл его. Там оказалась крупная сумма в динарах и одна купюра в пятьдесят фунтов с портретом королевы Елизаветы.
— Да твой хозяин, выходит, негодяй, — сообщил он суке, которая подняла голову и теперь угрюмо за ним наблюдала. — Он вор. Преступник. А ведь так и не скажешь.
Йосип подумал, что Андрею теперь едва ли пригодятся его вещи — почтовые сумки, форменный
С другой стороны, писать заявление на человека, когда он, вполне возможно, лежит в коме, бессердечно.
Весь компромат — вскрытые письма и купюру — он оставит у себя; Андрей выйдет из больницы, и тогда можно будет подумать, как быть дальше.
Йосип подлил воды в миску и погладил Лайку по голове.
— Завтра вернусь, — пообещал он. — Ты тут вообще ни при чем.
Положив узкую морду на край корзинки, она вытаращила на него глаза, глядя, как он уходит. Жизнь у Лайки — сплошной стресс.
У Марио серьезная работа и большая семья, поэтому Лайку каждый день выгуливал Йосип. Когда банки с лососем закончились, он пополнил запасы. Псину приходилось держать на поводке, потому что собачником он был никудышным и переживал, как бы она не сбежала. Нехватка движения для уиппета сродни наказанию, поэтому, когда новый хозяин смотрел вниз, она тут же трусила на другую сторону. Собака его боится — это очевидно, хоть и непонятно почему.
В свой выходной Йосип решил прогуляться с Лайкой аж до самого бетонного блока на Миклоша Зриньи. Неделей ранее вместо требуемых денег он оставил под камнем записку, в которой просил об отсрочке. На удивление, записка так и лежала нетронутая. Йосип растерялся. А что, если шантажист нарочно оставил ее в знак отказа? Во всяком случае, никаких шагов негодяй не предпринял — жена Йосипа по-прежнему бранилась и распекала мужа, но не так, как могла бы, если бы знала о любовнице.
Когда Йосип на несколько дней исчезал из дома, она всякий раз камня на камне не оставляла от его объяснений. Турнир по шахматам, железнодорожные курсы, поездка в клинику с артрозом? В ее картине мира все незыблемо. Если мужа нет дома, значит, он ей изменяет. И точка.
Придумывая самые разные города, Йосип никогда не упоминал Загреб — само название для него было свято; впрочем, никакого смысла в подобной скрытности не имелось — он прекрасно знал, что жена не в состоянии что-либо предпринять. Почти безграмотная, она практически не выходила из дому, разве что в аптеку на углу, а соседки давно ее сторонились. Полная неспособность жены взаимодействовать с реальностью, от которой он так страдал, в то же время гарантировала ему полную безнаказанность.
Воспользовавшись паузой, Лайка присела сделать свои дела. Она снова смотрела на него, вылупив испуганные глаза, и из-за требуемого напряжения выпячивала их еще сильнее. Собака никогда не поворачивалась к нему спиной, будто боялась, что он причинит ей вред.
— Умница, — похвалил Йосип и огляделся, не торопясь вытаскивать из внутреннего кармана конверт с деньгами. Пришлось поменять купюру в пятьдесят фунтов. Вокруг никого, стрекочут сверчки, югославский флаг на флагштоке крепости обвис, море неподвижное и лишь кое-где морщинится от легкого, не долетающего до суши бриза.
Йосип приподнял блок и забрал свою записку, положив на ее место конверт с деньгами.
— Ну вот, — обратился он к собаке. — Избавились от него хоть на время.
Лайка мотнула повисшим хвостом, даже не удосужившись вильнуть как полагается.