Пеликан
Шрифт:
Окрыленный Йосип возвращался в Старый город легкой поступью, да и Лайка будто бы семенила бодрее.
Решение принято. Выход найден. Не придется занимать у друзей.
В порыве чувств он решил взять собаку домой, и неважно, что на это скажет жена. Хуже все равно уже не будет, а Катарине, может, и понравится. В конце концов, своим спасением он обязан этой собаке.
Привязав Лайку к рекламному щиту «Алка-Зельтцер», который Кневич каждый день выставлял перед своей аптекой, Йосип вошел внутрь справиться о здоровье почтальона.
По словам Кневича, навещавшего Андрея в больнице от имени всех
— Четыре раза делали переливание. Может, даже влили его собственную кровь. Ты знал, что он донор?
Нет, этого Йосип не знал.
— У него еще на шее висел такой жетон с группой крови. Не исключено, что он спас ему жизнь.
— Значит, хороший парень этот наш Андрей. Я и понятия не имел, что он сдавал кровь.
— Не бесплатно, конечно, — уточнил Кневич.
— А, ну тогда другое дело. Не знаешь, когда его выпишут?
— Обычно недели через две, не раньше. Но ему почему-то не терпится, говорит, чем скорее, тем лучше. Только пришел в сознание и тут же запричитал: «Домой… почта… почта…»
— Вот это я понимаю, чувство долга, — не дрогнув ни одним мускулом, отреагировал Йосип.
Когда они с собакой пришли домой, жена курила на кухне — пепельница переполнена, пачка сигарет в пределах досягаемости.
— Привет, — поздоровался Йосип. Уже много лет он не называл ее по имени. — А у нас гости. Для Катарины привел.
Как обычно, когда он заговаривал с ней решительно и безразлично, она не ответила, вперив в мужа ничего не выражающий взгляд. Ее лицо, некогда милое и по-деревенски простое, утратило былую привлекательность. Оно округлилось и потеряло всякий контур. Женщина на кухне, казалось, пришла сюда из далекой азиатской степи, а не из соседней деревни в пятидесяти километрах — в дополнение к слабоумию в ней будто проявлялись гены бог знает какого монгольского или киргизского народа. Йосип не только потерял молодую жену, которую когда-то любил, он оказался прикован к существу, не разделявшему с ним ни расу, ни будто бы даже человеческое начало. Тем не менее он всегда обращался с ней любезно и уважительно, что она расценивала как слабость и беспардонно на него набрасывалась. Только когда он, как сейчас, заговаривал тоном, не терпящим возражений, жена впадала в ступор. Вызвать ее реакцию можно было, лишь действуя жестко и строго. К сожалению, это претило его натуре, он был не способен постоянно на нее давить. Вот и сейчас она молча сверлила его глазами, будто жена кулака в ожидании кнута своего хозяина и господина. На ее подбородке блестела слюна.
— Я хочу, чтобы ты ей не мешала. Никаких сцен. Ясно?
Она смотрела на него стеклянными голубыми глазами, скрестив руки на коленях, и в качестве единственного ответа засунула ногу в барабан стиральной машины, будто бы рассчитывая на легкий педикюр.
Йосип так натянул поводок, что собака захрипела. Жена держалась тихо, но это могла быть бомба замедленного действия — как с пролетариатом перед началом революции. Иногда он боялся, что однажды во сне она перережет ему глотку.
Йосип направился в свою спальню, где любила проводить время Катарина. Приоткрыв дверь, он ногой придержал собаку — хотелось сделать дочери сюрприз. Девочка сидела в позе лотоса на ковре перед его кроватью и складывала пазл с пони.
—
Обычно эта шутка работала безотказно: дочь улыбнулась и, вскинув руки, неистово забарабанила ими в воздухе, будто хотела сказать: «Вот же, сейчас начнется праздник!» Катарина умела говорить, но обычно обходилась лишь странными звуками.
— А у нас гость. Ее высочество принцесса!
Девочка замерла в ожидании, натянув платье на колени. Йосип отстегнул шлейку и втолкнул собаку в комнату.
Лайка прошествовала по ковру так, как это умеет делать только борзая на своих четырех высоких лапах, а затем элегантным и в то же время скромным движением заняла место рядом с девочкой. Катарина аккуратно положила на ковер детали пазла, которые все это время были у нее в руке. Склонив набок узкую голову, Лайка внимательно следила за ее движениями. Девочка протянула руку и дотронулась до собачьего носа. Лайка посмотрела на нее выпученными глазами, осторожно подняла переднюю лапу и положила ей на колено. Обе немного пускали слюни.
Йосип снял китель и расстегнул рубашку.
— Вы же друг с другом поладите, правда?
— Да, — задумчиво сказала Катарина. — Я Пушинка Первая, а она Пушинка Сотая.
— Ну и отлично. Тогда папа приляжет. Папа устал.
Йосип уставился на потолочный вентилятор, который уже лет тридцать торчал без движения, как могильный крест. Хороший план. Одного преступника он заставит платить другому. А в выигрыше окажутся все: Андрей сохранит работу, шантажист получит свое, да и ему больше не придется переживать.
Осталось решить, как и где передавать деньги.
Пока Йосип разглядывал неподвижные лопасти вентилятора с ползающими мухами, его посетила абсурдная мысль.
Что, если выбрать другой бетонный блок на обочине кольца и сделать так, чтобы преступники платили друг другу без его участия? Вышел бы настоящий шедевр с изящным нравоучительным подтекстом.
Йосип рассмеялся. Сначала почти беззвучно, но потом раздался всхлипывающий, надрывный гогот, сотрясавший его живот.
Над кроватью показалась головка Катарины в очках.
— Почему ты смеешься? — удивилась она. — Ты же никогда не смеешься!
— Знаю, знаю, — согласился Йосип, расстегивая верхнюю пуговицу на брюках, чтобы полегчало.
— Ну?
На сей раз из-за края кровати вынырнула половина озабоченной собачьей головы.
— Пока это секрет. Потом расскажу.
— Папочка противный, — разозлилась Катарина. Она не любила, когда нарушался привычный ход дел. В последний раз, когда Йосип вернулся из Загреба, она недоверчиво обнюхала его и сказала: «Ты слишком вкусно пахнешь». Теперь перед автобусом он всегда принимал душ.
— Иди собирай пазл, — ответил Йосип.
Нужно рассуждать практически. Письмо можно написать на имя Андрея и просто отправить по почте, а когда он поправится, сам себе его и доставит. Просить больше, чем требовал его собственный шантажист, Йосип счел непорядочным. Использовать для передачи денег бетонный блок на обочине Миклоша Зриньи — способ, конечно, проверенный, но не лучше ли выбрать собственное место? Он мысленно обошел весь город, начиная с бульвара, а потом все выше через старые кварталы, каждый раз сворачивая в разные переулки и взбираясь по новым лестницам. Места близко к дому ему не нравились. Новостройки на склоне тоже не подходят— там можно заплутать. Думать как преступник оказалось не так и просто, особенно с непривычки.