Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
Первым делом накупил дядя Эльмар книжек, карандашей, тетрадей и определил своего приёмыша в школу. Савва оказался сообразительным мальчишкой и уже через два месяца свободно читал и, высунув от старания наружу язык, старательно выводил в тетрадке: "Мы не рабы. Рабы не мы". Потомок российских староверов и бывший латышский стрелок жили дружно, душа в душу, и, когда пришла пора определяться, кем быть Савве по жизни, никаких сомнений не возникало – чекистом, как и его приёмный отец. В тридцать пятом Эльмар Апсе умер от чахотки в краснознаменной больнице, завещав Савве потёртую кожаную куртку и свой знаменитый парабеллум.
Тридцать шестой и два последующих года принесли с собой много новых хлопот, но и возможностей для быстрого продвижения по служебной лестнице стало значительно
Ничего особенного от первой встречи с младшим Троицким Савва не ждал. Обычно родственники арестованных ведут себя на допросах, мягко говоря, сдержанно. Пугаются любого вопроса, замыкаются в себе, и вытащить что-нибудь из них бывает мучительно трудно. Но с Петром Петровичем всё случилось с точностью до наоборот. Он охотно пошёл навстречу дознавателю и рассказал даже больше, чем тот рассчитывал. Короче, после двух допросов расстались они практически друзьями. Больше того, Савватий по своей собственной воле выяснил судьбу его невестки и помог Петру Петровичу вызволить её из северной ссылки и перевезти вместе с племянником в Краснознаменск. Как покажут дальнейшие события, младший Троицкий в долгу перед ним не остался.
После войны, которую Савва прослужил на передовой в "Смерше", за что был удостоен двух орденов "Красного знамени" и большого количества медалей, он остался в центральном аппарате МТБ на Лубянке и дослужился до чина капитана. В пятьдесят третьем, после ареста Берия, попал под карающий меч нового времени и в сорок два года был уволен в запас без выходного пособия и без каких бы то ни было перспектив найти престижную работу. В России несчастных либо жалеют до изнеможения, либо гнобят до озверения. Особенно бывшее начальство. Вот тут-то и пригодилось отставному капитану короткое знакомство с Петром Троицким. В пятьдесят четвёртом тот стал сначала вторым, а затем и первым секретарём горкома партии и взял опального капитана КГБ на работу в качестве своего личного шофёра и негласного телохранителя. С той поры преданнее человека, чем Савва, у партийного начальника всего Краснознаменска не было и быть не могло. Савва служил ему не за страх, а за совесть. Поселившись в бывшем каретном сарае, что стоял во дворе секретарского дома, он ревниво оберегал покой своего благодетеля и всей его семьи, не жалея ни времени, ни сил. И, если бы он только знал, что ожидает всех обитателей этого дома на следующий день, наверняка бы, тоже маялся от безсонницы!..
Но, слава Богу, никому не дано заглянуть в будущее, и живут люди лишь только настоящим мгновением, ведомые сиюминутными движениями души. Случается, захочет человек судьбу свою предугадать, ан нет!.. Чаще всего промашка выходит – ошибается он в своих ожиданиях и сокрушенно повторяет, успокаивая совесть свою: "Неисповедимы пути Господни!.."
Воистину так!..
Павел Петрович проснулся внезапно, словно кто толкнул его в бок, и несколько минут лежал неподвижно, мучительно соображая, где он и который теперь час. Сквозь тюлевые занавески в гостиничный номер пробивался свет уличного фонаря, и на щербатый паркет легли аккуратные белые квадраты. Только что Троицкому приснился мучительно тревожный сон: он куда-то безнадёжно опаздывал, спешил изо всех сил, хотя понимал, что уже не успеет. А это означало одно – если он опоздает, случится беда. Но с кем?.. И какая?!.. Этого он не знал. Какой-то лохматый человек гнался за ним на велосипеде и, казалось, вот-вот догонит… Потом под его ногами ломались и падали в глубокую теснину тоненькие дощечки висячего моста… Красивая незнакомая женщина с длинными, ярко накрашенными ногтями пыталась его поцеловать… Цепляясь в своём разворошенном сознании за эти ускользающие обрывки сна, он пытался восстановить цельную картину и… не мог!..
Отбросив прочь эти безплодные попытки, зажёг лампу на прикроватной тумбочке и взглянул на часы: без двадцати четыре. До утра
Нет, только не это!..
Павел Петрович встал с кровати и только тут заметил, что спал в одежде, не раздеваясь. Лишь только пиджак аккуратно висел на спинке стула. Ничего не скажешь, молодчага, товарищ Троицкий, окончательно распустился!.. Плеснув в лицо пригоршню ледяной воды из рукомойника, он достал из чемоданчика, в котором лежал весь его нехитрый скарб, свежий номер журнала "Огонёк", купленный ещё на Казанском вокзале в Москве, и, устроившись в кресле, начал его листать. Но ни фотографии, ни тексты этого самого популярного в Советском Союзе издания не заинтересовали его. Крепко-накрепко в голове у него засело письмо отца Серафима, которое показал ему Киприан.
"Постарайся предупредить Павла Троицкого, чтобы он был очень осторожен. Что-то подсказывает мне: беда приключиться может. В любом случае, ждёт его суровое испытание, а он – человек горячий, как бы дров не наломал!.."
Какое "испытание"?.. И с какой это стати он может "дров наломать"?..
Конечно, рассчитывать на то, что мать простила его, он не мог, хотя в глубине души теплилась слабая надежда, а вдруг время стёрло остроту её боли и перенесённые им самим страдания девятнадцатилетнего заключения хоть в какой-то мере искупили его вину перед ней.
Так почему же он так страшится переступить порог материнского дома?.. Почему, мечтая столько лет обрести семью, он теперь, когда вот она – нашлась, наконец, стоит только руку протянуть – боится этой встречи?.. Бежит от неё?!.. Старается оттянуть "на потом"?.. Может быть, потому, что долгожданное свидание с родными не сулит ему ничего хорошего, а напротив, обещает новое страдание и, не дай Бог, новую беду… Не об этом ли хотел предупредить его отец Серафим?.. "Ничего, ничего, – успокаивал Троицкий сам себя, – сегодня увижусь со своими, и, всё встанет на свои места. По крайней мере, всё определится, и вместо смутных предположений, наступит, наконец, полная ясность. Заодно и Петра с юбилеем поздравлю. Хорошо, что вспомнил! Ему ведь подарок обязательно купить надо!.. Пятьдесят лет – не "хухры-мухры", дата солидная!.. Но что именно?.."
И он, напрягая весь свой интеллектуальный потенциал, стал придумывать, что он может подарить на юбилей родному брату. И ничего смешного в этом не было, для Павла Петровича всегда, во все времена, покупка подарков являла собой почти неразрешимую проблему. Он либо терялся, оттого что все варианты казались ему слишком ничтожными, либо не мог выбрать, какой из них наилучший.
Тихий стук в дверь прервал его мучительные размышления. Троицкий машинально взглянул на часы, стрелки на циферблате показывали четверть пятого. "Кого это нелёгкая принесла?" – подумал он с раздражением, но вслух отозвался.
– Войдите!..
К нему в номер сначала просунулась абсолютно лысая голова, а следом за ней обозначился и её обладатель – маленький кругленький человечек в полосатой пижаме. Он был… Как бы это получше сказать?.. Словно бильярдный шарик, такой же гладенький и блестящий. В руках человечек держал шахматную доску.
– А я иду по коридору, – стал, извиняясь, объяснять "шарик", – вижу, из-под двери свет пробивается. Ну, думаю, человек тоже не спит, надо бы помочь… Я тоже безсонницей страдаю. С детских лет: в младенчестве страшно боялся нечаянно умереть во сне. И очень прекрасно понимаю, каково это посреди ночи время в одиночестве коротать… Не сгонять ли нам по этому случаю партейку?.. Коротенький блиц?.. А?.. – предложил робко, не надеясь на успех.
Троицкий расхохотался. Чего-чего, но такого он никак не ожидал, чтобы в пятом часу утра в провинциальной гостинице какой-то незнакомец в пижаме станет предлагать ему сыграть в шахматы.
Смех его приободрил кругленького человечка.
– Вы только не волнуйтесь. – начал торопливо успокаивать, – я, как и вы, любитель. Хотя знакомые говорят, у меня способности. Если хотите, для начала, я вам коня или слона сразу отдам?.. В качестве "форы"…А дальше, увидим… Может, вы и без всякой "форы" меня обставите…