Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Простите, как вас зовут? – поинтересовался Троицкий. – Меня – Павел Петрович.
– Ай, ай, ай!.. Как нехорошо с моей стороны!.. – начал сокрушаться человечек. – Извините, я не представился. Очень нетактично… Меня может извинить только позднее время и необычность обстановки. Как правило, я стараюсь соблюдать все формальности…
– Так как же?..
– А разве я не сказал?
– Нет ещё, – Троицкий развёл руками.
– С вашего позволения, Валериан Евгеньевич Зюзин.
– Понимаете, Валериан Евгеньевич, я и в юности не был особым поклонником шахмат,
– Вот так всегда, – разочарованно протянул "шарик", как успел обозвать человечка про себя Троицкий. – Вечно мне не везёт!.. Или нет вокруг никого, или… Не смейтесь, право. Видно у меня на роду так написано: если кто и попадётся вдруг под руку, толку всё равно никакого – сплошной отказ. Простите, зря потревожил…
Павлу Петровичу стало жаль своего ночного гостя.
– Могу с вами в шашки сыграть, – неожиданно даже для самого себя предложил он.
– Как это в "шашки"?!..
– А мы шахматные фигуры расставим на доске в шашечном порядке и сыграем… Я шашками даже в лагере баловался. Как вам моя идея?..
– Это не идея!.. – оскорбился Валериан Евгеньевич. – Это унизительный компромисс. Для настоящего любителя шахмат абсолютно неприемлемый!.. Вы бы мне ещё в домино сыграть предложили!..
– Нет, домино я не люблю. При мне из-за неудачной "рыбы" человека убили.
– Из-за какой ещё "рыбы"?.. – удивился оскорблённый "шахматист".
– Когда ни у одного игрока нет хода, это положение называется "рыбой". Все открывают свои кости и считают очки. У кого их оказывается больше, тот проиграл, – объяснил Троицкий.
– A-а!.. Да, да, да… Я что-то слышал об этом… Так вы говорите, убили?.. Из-за этой самой "рыбы"?!..
– Именно.
– Какой ужас!..
– С тех самых пор я это самое домино не выношу!..
– И я понимаю вас, – согласно закивал головой Зюзин. – В шахматах подобное даже представить невозможно. Шахматы – игра благородных людей. Скажите, а в каком лагере вы шашками баловались?.. На юге?.. В Артеке?..
– Если бы! – с грустью усмехнулся Павел Петрович. – На севере… В лагере строгого режима.
"Шахматист" был потрясён.
– Что вы говорите?!.. Никогда бы не подумал… – стало заметно, страх поразил его в самое сердце и на время лишил возможности адекватно соображать. – Вы производите впечатление вполне приличного интеллигентного человека… То есть, простите… Я хотел сказать, вы совсем не похожи на уголовника… Хотя…
– А я уголовником никогда не был, – Троицкому было забавно наблюдать смятение своего гостя. – В наших лагерях сидели и продолжают сидеть не только уголовники, но и вполне, как вы говорите, "приличные" люди.
– То есть вы хотите сказать – "политические"?..
– Они самые.
– Но ведь это ещё хуже… То есть… Ещё страшнее… А как же!.. Уголовник, он хоть и преступник, но, как говорится, социально близкий нам элемент. А те, кто подняли руку на святая святых… То есть на наше… Сами понимаете, не мне вам объяснять… Извините, я
– Среди нас были и такие, кто ни на что руку не поднимал. Более того, служил своей стране преданно и беззаветно. Я, например, никогда не считал вора-рецидивиста близким мне элементом, а вот "антисоветчик" отец Серафим, который схлопотал десятку за то только, что пристыдил пьяниц за их непотребное поведение, мой друг.
– Не спорю, не спорю… И даже готов с вами согласиться, но время позднее… – в эту минуту Зюзин готов был согласиться с чем угодно, даже с тем, что Земля наша квадратная, лишь бы поскорее унести из этого номера ноги. – Думаю, мы с вами обо всём об этом несколько позже поговорим… Зря я вас потревожил… Любочка моя всегда говорила: "Лерочка, ты очень доверчив, нельзя так. Посмотри, сколько подлых людей вокруг!" – и тут же спохватился: – Она не вас имела в виду… Честное слово…
– Не дрожите вы так, Валериан Евгеньевич!.. – Троицкому вдруг стал интересен этот человечек. – Я никого не убил, не ограбил. Более того, я не сбежал из-под стражи, меня реабилитировали… Вы-то должны знать, что означает это слово в судебной практике?..
– Догадываюсь, – пролепетал ночной гость.
– То есть сняли все обвинения и вернули честное имя. Даже воинское звание и все ордена вернули, и квартиру в Москве предоставили, и денежную компенсацию выплатили, и пенсию назначили… – Павел Петрович упрашивал, почти умолял. – Так что не безпокойтесь, я совершенно безвредный.
– Нет, это вы не безпокойтесь, потому что я абсолютно не безпокоюсь! – начал протестовать "шарик".
– Вы мне лучше скажите, неужели вы всерьёз полагаете, что половина населения страны состояла из шпионов, диверсантов и антисоветчиков?..
– Если быть совершенно честным, да, я так думал!.. И ужасался!..
На бедного Зюзина жалко было смотреть.
– Как же мы тогда в войне победили?..
– Не знаю, – честно признался "шарик". – Для меня это загадка!.. Секрет!.. Непостижимый парадокс!..
– Ладно, давайте в шахматы играть, – неожиданно предложил Павел Петрович.
– Но вы же сказали, что не умеете…
– Где наша не пропадала?!.. Попытка – не пытка! – высыпав фигуры на стол, Троицкий перевернул доску шашечками вверх. – Только, чур, я, как записной слабак, играю белыми.
Смятенный гость безропотно подчинился и на четвёртом ходу, как говорят шахматисты, "остановил часы". Троицкий с юных лет знал одну-единственную шахматную комбинацию, которую с блеском и осуществил, совершенно не рассчитывая добиться успеха. Это добило его ночного гостя окончательно.
– Позор!.. Позор на мою несчастную голову!.. – в эту минуту Валериан Евгеньевич был похож на короля Лира, Отелло и Федю Протасова одновременно. – Никому не говорите, что вы мне "детский мат" поставили. Умоляю!.. Меня засмеют!.. На улице пальцем показывать станут!.. Вы же благородный, порядочный человек!.. Дайте честное слово!.. – он готов был пасть перед Павлом Петровичем на колени.