Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы

Нарциссов Борис Анатольевич

2

Домишки, огороды и заборы. Сипит звонок в убогой мелочной. Мальчишки возятся в канавах с сором. Так днем. Но жуток час ночной: Фонарный свет здесь темен и тревожен, И сторожит свою добычу тьма. Здесь редкой тенью промелькнет прохожий, И слепы мертвые дома.

3

Там этой ночью раздадутся гулко, Приблизятся и смолкнут вдруг шаги. Там в эту ночь в безлюдном переулке Замрут наедине враги. И

сладким хмелем мозг мой затуманит Смертельной злобы радостный угар. Он будет точен, быстр и не обманет: В висок направленный удар.

4

По улицам, под изморосью липкой, По лужам, где дрожит фонарный свет, С застывшей, неподвижною улыбкой Запутает убийца след. И где-то труп незрячими глазами Смотреть в потемки будет до утра. – Стемнело. Город светится огнями. Одиннадцать часов. Пора.

5

Как в нечистотах пес, как прокаженный, В самом себе я мерзостен себе. По совести, до мяса обнаженной, Есть выход побежденного в борьбе: Я радуюсь, что белый холод смерти Сорвет с меня отравленную плоть, Что воды смерти схватят и завертят – Меня на жерновах во прах смолоть. И забываю я, что я – нечистый я, И предо мной давно забытым домом Всё та же улица, обжитая, своя, Встает опять во сне знакомом.

ИЗ ЦИКЛА «МОЗГ»

Тянулись дни томительно, как слизни, Туманы набухали и ползли: Паук-ноябрь сосал остатки жизни Из обессиленной земли. Мой мозг впитал тягучесть туч свинцовых, Свирепый яд гниения впитал, И паутиной жадной и готовой Он мысли хищно разостлал, И, как паук, меня поймал, окутав, И держит цепко клейкой пеленой: Забытое, минута за минутой, Сосетиз памяти больной.

* * *

Светит с заката полоска огня, Точно сквозь пепел, сквозь тучи седые. Если ты помнишь и слышишь меня, Вспомни про эти стихи молодые: «Утром в саду по кленовой листве Частые капли шуршали. Мокрые астры, сгибаясь к траве, Красные кудри измята…» Эта любовь листопадом осенним, Садом заплаканным видится мне. Все-таки первая: длинною тенью В жизнь мою падают клены в окне. Клены пылают под пасмурным небом, Винною свежестью тянет в окно. Вечером Лебедь с хрустальным Денебом Путает в Млечном Пути волокно. Где-то закралась в любовь обреченность. – То ли мы осень любили вдвоем, Был ли то символ – листвы золоченой Медленный лет с высоты в водоем… Только – недолго. Весенний туман Снег рассугробил, и льдинки кружили. В этом тумане настиг нас обман, Будто мы снова друг другу чужие.

* * *

Запушенные белою

вьюгой, Застывают узоры ветвей, Точно хрупкие руки и дуги Серебристых кораллов морей. Это выгибы пухом одетых, Исполинских оленьих рогов Зачарованы призрачным светом Бесконечных волнистых снегов. Это спящей в сугробах метели Снится в сумерки сон про страну, Где торжественно слушают ели Заповедных лесов тишину. Тишина неподвижно сковала Облака и застывший закат. И плетенья жемчужных кораллов Как резьба, на закате сквозят.

СИРИУС

Позаполночь щетинится иней И по насту хрустит от шагов, И на тверди, огромной и синей, Жемчуговая зыбь облаков. Ориона огни вереницей Высоко поднялись на дозор, И осколками радуг дробится Над лесами звезда, как костер. Содрогаясь, сползает к закату Не звезда, а трепещущий круг: В паутине лучей синеватых Беспокойный алмазный паук. До костей холодит спозаранку Перед утром колючий мороз. Но горит самоцветной огранкой Семицветный сверкающий Пес!

ПОСЛЕ БАЛА

Е. Матвеевой

Как пахнут чайные розы На корсаже твоем, увядая… После бала лицо как с мороза – Хорошо, что ты молодая! По ступеням, покрытым ковром, Подымайся к тяжелым портьерам. Вот свеча золотым цветком Распустилась в сумраке сером. Из ресниц, от огня полусомкнутых, Вырастают сиянья павлиньи, И плывут от свечи по потемкам Мутно-зелено пятна и линии. До пушистых волос дотронувшись, Ты глаза затеняешь ладонью. Оттого ты угластых зеленышей И не видишь, на лестницу согнанных. А их гонит подглядывать рыхлое Привиденье в туманном пенснэ, Что таится в норе, как выхухоль, И порою приходит во сне. Холодок от подушек приятный, Одеяла мягки и теплы. А уснешь – хорошо будет пятнам Без людей по комнатам плыть.

* * *

Старик был ядовитый И ссорился с прислугой, Жил всеми позабытый И мучился недугом. Он долго в рюмку капал Коричневые капли, А после, сползши на пол, Лежал, худой, как цапля. Его похоронили По третьему разряду. Кровать слегка помыли, Сказав, что смерть – от яду. А он с тех пор исправно Синел в отхожем месте И наслаждался явно Своей нехитрой местью.