Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы

Нарциссов Борис Анатольевич

МЕРА ВЕЩЕЙ

Мы скоро с километров перейдем На световые годы и фотоны, И жизнь пойдет под огненным дождем На мегасмерти и на мегатонны. Так, мерою вещей ты назови Число любое, даже хоть с дробями… Но как же быть с волнением в крови И с этими ненужными стихами? Эритроцитами считают кровь И алгеброй гармонию поверят. И так во всех вещах. И лишь любовь Отчаяньем и ненавистью мерят.

ДРАГОЦЕННОСТИ

Сапфир

лазурный – камень веры чистой, Печальный жемчуг – светлая слеза. Спокойной дружбы символ – аметисты, Невинности небесной — бирюза. Как гений, брызжет яркими огнями Прозрачный и всецветный бриллиант, И повторяет мягкими тенями Его опал, как младший брат – талант. И радость – золотистый смех топазов, И рдяно-пламенный рубин – любовь… — В моем ларце – лишь черные алмазы С карбункулами, красными, как кровь.

ЛЮБОВЬ

Из-за облачной зыби – луна. Под луной – за волною волна. Океан – по-ночному велик. Отраженный, качается лик. Океан – как под сеткой металл: Лунный свет неводов наметал. Вот и тащит к себе он прилив, Лунно-белым волну намелив. Но она ускользает, вода, И ее не поймать в невода. И опять одинока луна, И обманом туманит волна.

УЗОР

Я хочу тебя объяснить Самому себе и тебе: Мы с тобой – как двойная нить В неудавшейся ткани – судьбе. Переплел неумелый ткач Сумрак ночи и золото дня. О, моя дорогая, не плачь: Он тебя оторвал от меня! Но еще не брошен челнок И еще свивается нить: Это всё – неумелый рок. Мой бросок – его изменить. И когда-то выйдет узор: Сумрак ночи и золото дня. Будет твой удивленный взор, – И тогда ты узнаешь меня!

* * *

Так много женщин жгло его огнем И так оно приучено к ударам, Что закаленным, кованным куском Мне холодит в груди оно недаром. И я теперь спокоен: мне не жаль Того, что прежде было так желанно. И твой удар, бессмысленно-нежданный, Нашел не сердце, а на страже сталь.

ДОМОВОЙ

Он высокий и лунный, И с глазами как сталь. Он куда-то засунут – То ли в глубь, то ли в даль. Но всплывает из глуби, Но приходит, как сон. Это значит, что любит Одержимую он. И с нее он не сводит Лунно-пристальных глаз, Истончится и входит В

еле слышный приказ: «Дай войти в твои глуби Мне дымком-синевой! Так ведь только и любит Сам, как дым, домовой!»

БОЛОТО

У болота сбываются небыли, Из-под жабника вылезут нежити… А вода – то ль трясина, то небо ли: Облака отраженные нежатся. Вот теперь это место прижучилось, Разопрело на солнце и парится. А ведь нежить – она-то живучая, А ведь память о старом не старится! По ночам побережье зыбучее Шевелило прогнившею кучею, Исходило истошными кликами: Там ходили с зелеными ликами. А туман обволакивал ватою Неприкаянных, тонущих с воплями, И светили огни синеватые Из воды проступавшим утопленным.

РАЗМАХАЙ

По пустым чердакам, По углам нежилым Гонит он паукам Их мушиный калым. А потом разойдется, взметнется и пляшет, И мучными мешками по сумеркам машет. Так от пыли тогда хоть чихай, не чихай: Самый страшный из всех – господин Размахай. А какой из себя? И не пробуй смотреть: Над душою скребя, Будет в четверть и треть Он в тебя заползать, мельтешить и мотать, Как белесый заспинный, украдчивый тать. Так, как будто пустяк: всё чихун да смешки, Ан, глядишь, ты и сам – как мучные мешки.

НА ДИКОМ ЗАПАДЕ

1

Вечер в Иеллоустоне

Как из царских врат Бил янтарными переливами Золотой закат Над озерами, над дремливыми. Это ангел сам Ектенью читал светозначную Смоляным лесам, Медведям в лесах, – и доканчивал. И он плыл, не ходил, И лиловыми аллилуями Облака клубил Перед жаркими златоструями.

2

Гейзер

Из пепельно-вареного песка Струятся с шипом клубы серных дымов. Геенна огненная здесь близка: Здесь место падших серых серафимов. Толпится мелкий и унылый лес Вокруг насторожившейся поляны, И дымка теплых призрачных завес Качается над водоемом пьяно. А кипяток с каменьем заодно Края ноздристо вылепил, как соты. Подобьем жизни выстилают дно Ослизшие кремневые кислоты. Но вот, с шипеньем, брызгая слюною, Длинноволосый водяной старик Вздымается из водоема вмиг – И оседает пенною копною.