Питерские каникулы
Шрифт:
7
Я не могу назвать себя умным человеком, но одно знаю с рождения: если не хочется ничего делать, то следует действительно не делать ничего. Не надо отговаривать свой организм от безделья: читать книжки, пытаться тем более работать или учиться, строгать палочку, рассеиваться у телевизора, телефона или компьютера. Надо вот именно застыть и раствориться в окружающем мире, так чтобы пустым дуновением вымело из головы все мысли, из сердца все чувства, и, собственно, чтобы тебя некоторое время не было вообще.
Так стоял я очень продолжительное время,
– Занимается он, занимается, говорят! Подойти - не может...
На этом месте я уже выхватил у бабушки телефонную трубку и крикнул:
– ВАС слушают!
– Зачем орать-то так, - сказала бабушка.
– Это Катя, - сказали в трубке.
Я запутался и ответил еще раз, для порядка:
– Вас слушают.
– Какой ты странный, - сказала Катя.
– Не умеешь ты с девушками разговаривать, - сказала бабушка.
Она и не думала уходить, так и стояла подбоченившись.
– Слушай, приходи сегодня...
– Никуда я тебя не пущу! Тебе надо физику...
– Тут проблемы, - сказал я.
– Это по какому праву?
– Ни по какому, - обиделась Катя.
– Не хочешь, не приходи.
Бабушка сатанински расхохоталась; я хотел ее пнуть, но она увернулась и отскочила.
– Я хочу, хочу!
– заревел я, как медведь.
– Катя! Приходи ко мне в подъезд! Улица Верейская, дом такой-то! Приходи через час, я тебя ждать буду.
– Тут я брякнул трубку и повернулся к бабушке: - Если еще раз ты залезешь в мою личную жизнь своими костлявыми...
– О, о, о, - передразнила бабушка.
– Ладно, в подъезд я тебя выпущу. А чтобы ты не сбежал, я тебя стальной леской привяжу, рыболовной. А то знаем мы вас... ходоков.
Ровно через час я стоял на лестнице у полукруглого окошка между вторым и третьим этажом - дальше дядина леска не дотянулась. За окошком дождь дышал светом-радостью мне в лицо; Катины шаги слышались все ближе и ближе, наконец, она сложила зонтик, отряхнулась, вышла на площадку, села на корточки, скукожилась и закурила сигаретку. Личико у нее было мокрое и маленькое.
– Че, как экзамены?
– спросила она насмешливо.
– Все уже провалил?
– Вот, - ответил я, - завтра первый сдаю.
– Никуда ты не поступишь, - заявила Катя.
– Это я тебя не обижаю, а просто чтобы ты, дурачок, времени не тратил.
Я разозлился: вот надо же, пришла и обзывается.
– Знаешь, - огрызнулся я, - уж лучше я потрачу, а там видно будет.
– Дурачок, - повторила Катя.
Она затянулась, двумя руками отлепила от лица мокрые волосы, развела их в стороны, и в полумраке среди мрамора и пыльных перил стало видно, что лицо у нее все дождем зареванное - под глазами серая тушь, а ушки маленькие, как перышки.
– Катя, - сказал я деловым тоном, подходя, - давай поцелуемся. Только не кусайся.
– Я не буду, - уверила Катя испуганно, глядя на меня с корточек.
Так целоваться было неудобно, поэтому я тоже присел к ней. Там, у пола, запахи стали яснее, и
– Не умею я целоваться-то, - в замешательстве прошептал я.
– Не умеешь, не берись, - фыркнула Катя, отодвигаясь.
Так бы мы и не решились, но тут послышалось отовсюду: чье-то хихиканье, как по команде; и чьи-то шаги сверху и снизу, и дождь пуще и слаще, и голоса все ближе! Я решительно двинул губы ближе к Катиным, Катя раскрыла ротик, и поцелуй удался.
– Правильно, - похвалила Катя.
– Способный. Может, и поступишь куда-нибудь.
И тут леска, за которую меня привязала бабушка, натянулась, дернулась, да так, что я хряпнулся лицом на мрамор и поехал вверх, как Винни-Пух, считая ступеньки головой.
– Прощай!
– замахал я руками.
Остолбеневшая Катя долго стояла на площадке, вытаращив глаза, и смотрела мне вслед, держа личико высоко, как на блюдечке.
Бабушка стояла в дверях квартиры и сматывала удочку.
– Свидание окончено, - объявила она сварливо.
– По какому праву!
– завопил я, становясь на ноги.
– А по такому!
– прошипела бабушка.
– Я же не могу при твоей девушке кричать, что тебя другая девушка к телефону зовет!
Алгоритм я уже отработал: схватил трубку, и, не взирая на бабушку, рявкнул:
– ВАС слушают!
– Ну хоть кто-то меня слушает, - сказала в трубке Варька.
– Слушай, приходи сегодня...
Лился розовый дождь по листьям, и шесть часов вечера выглядели как десять утра - ровно так же. Неба я не видел, только ровный мелкий дождь и жаркие тучи теснились в небе, а по лестнице распространялась приятная сырость. Варька прискакала быстрее Кати, уселась на перила, выставила острые коленочки и вылупилась на меня.
– Ну чо?
– спросила она.
– Как дела? Пока не родила?
Тут Варька прыснула на собственную шутку; положительно, на нее было приятно посмотреть.
– Чо звал-то?
– подкалывала она.
– И чо это за леска у тебя к ноге привязана?
Но я уже стал опытный, не проймешь; я прямо подошел, сел рядом с Варей на перила, чтобы быть вровень, и стал ее целовать.
– У-у, м-м-м, - затрепыхала Варька острыми крылышками.
– Мм! Вкусненько!
Но тут бабушка опять рванула леску, и опять неожиданно. Так как в прошлый раз я сидел на корточках, а в этот - на перилах, над землей, то упал я гораздо костлявее и громче, не говоря уже про искры из глаз и прочий эффект.
– Молодец!
– закричала Варька и замахала мне рукой.
– Но пасаран!
– Па-са-ре-мос!
– кричал я ей, будучи увлекаем железной бабушкиной рукой все выше и выше по ступенькам.
Тут показалась и бабушка; она упиралась в порог квартиры и вытягивала меня, как могла.
– Ты знаешь, сколько времени?
– спросила она.
– Семь вечера.
– Сама знаешь, так зачем спрашиваешь, - заметил я.
– Я за тобой следила...
(А то я не знал!)
– ...ты ни минутки не учил, все дурака валял!