Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Быкаў Васіль

Поодаль слышится команда:

— Второй взвод — подъем! Первый взвод — строиться!

— Куда это? — настораживается Сотников.

— Да на шоссейку. Вчера-то с мостом не удалось, сегодня идут, — говорит Рыбак.

— Может, подрубать что добудут. А то уже кишка кишке кукиш кажет, — говорит партизан, который переобувается у костра.

— На шоссе вряд ли добудут. Харчи в другом месте добывать надо, — говорит Рыбак.

— Где они, другие места? Обложили, сволочи, носа не высунешь.

— Обложили, да.

— Второй

взвод, строиться! Выходи на просеку! — доносится команда. Несколько силуэтов поднимаются от костров, поправляя оружие, идут на голос команды. Откуда-то из темени появляется человек в кожанке. Это командир.

— Рыбак! А ты что, на отдых расположился? Отставить!

— Так только пришли, товарищ командир. В охранении были. А что, тоже на мост?

— Нет, не на мост. Пойдете за продовольствием. Рыбак заметно оживляется.

— Это другое дело. Только скажите, куда?

— Вот в том-то и дело, куда? — озабоченно говорит командир. — Разве на хутор? Что за болотом? Знаешь?

— А, Кульгаев? Знаю, бывал. Ничего вроде мужик, Кульгай этот.

— Вот и подскочишь. Пять километров. Пять туда да обратно пять, к утру тут будешь.

— Один, что ли?

— Зачем один? Напарника возьмешь. Ну, хотя бы Вдовца, — указывает он на партизана, который переобувается у костра. Тот недовольно оборачивается.

— Так это… Ходил за водой, в болото провалился. Посушиться бы.

Командир оглядывает сидящих.

— Ну, Матюшенков!

— Так пулемет! — поднимает голову Матюшенков, который возится с пулеметом. — Затвор заедает, думал. Исправлю… Хотя я что? Я могу, мое дело маленькое.

— Нет, чини затвор, — говорит командир. — Тогда Сотников! Затвор как, в порядке?

— Затвор в порядке, — говорит Сотников и начинает вставать на ноги. Рыбак говорит:

— Так он приболел. Кашляет.

— Ладно, молчи, — обрывает его Сотников.

— Кашель — не хвороба, — говорит командир. — Пройдет. Так что давайте, не тяните резину. К утру чтоб тут были.

— Что ж, попробуем! — говорит Рыбак и надевает варежки. Сотников закидывает за спину винтовку.

1

В небе сквозь ползущие тени облаков поблескивает тоненький серпик месяца, под ним стынут черные вершины деревьев, еще ниже по лесной целине идут два человека.

Тяжело шагая по снегу, первый в полушубке, шапке, с винтовкой за плечом настороженно вглядывается в серые сумерки леса, вслушивается. Это Рыбак. На повороте дороги он останавливается.

Сотников отстал и кашляет. Одет он явно легковато для зимней дороги — в коротковатой шинели, пилотке, опущенной на уши; руки от стужи прячет в рукава шинели. Шаг его не очень уверенный, шаткий. С заметным усилием он догоняет товарища.

— Ну как? Терпимо? — спрашивает Рыбак.

— Так, — неопределенно отвечает Сотников. — Далеко еще?

— Теперь уже близко.

У Сотникова вдруг прорывается кашель —

злой, запущенный, простудный кашель, который минуту сотрясает все его тело. Рыбак озабоченно ждет, лицо его хмурится.

— А ты снегу, снегу возьми. Снег перебивает.

Сотников наклоняется, берет горсть снегу, жует, и кашель в самом деле унимается.

— Черт, привяжется, хоть разорвись, — говорит он, тяжело дыша, и поправляет на плече винтовку.

Рыбак озабоченно хмурится, но молчит, и они идут дальше, по переметенной лесной дороге. Обходят овраг, из которого выбегает по снегу ровная цепочка волчьих следов, дальше они идут по этим следам. Но вот лес кончается, сквозь голый кустарник проглядывает опушка, и Рыбак расслабляет свое настороженное лицо.

— Ничего… Вот придем, отогреемся… Любка там — прямо огонь девка…

— Что? — недослышав, спрашивает сзади Сотников.

— Девка, говорю, на хуторе. Увидишь, всю хворь забудешь.

— Тебе еще девки на уме…

— А что ж! Подрубать бы только… Сотников, тяжело дыша, говорит на ходу:

— Вчера вздремнул на болоте — хлеб приснился. Будто теплая буханка за пазухой. Проснулся, а это от костра пригрело. Такая досада…

— Не диво, приснится. Неделю пареную рожь лопать…

— Да и рожь уже вышла. Вчера Гронский остатки роздал.

— Ничего. Что-нибудь расстараемся. Не может быть. Уж у дядьки Романа что-нибудь да найдется.

Рыбак прибавляет шаг, Сотников отстает, но Рыбак, не спуская с дороги глаз, идет все быстрее. Возле кустарника они поднимаются на пригорочек, отсюда уже видна крыша сарая, поломанная изгородь. Рыбак торопливо проходит в пролом, огибает сарай. Взгляд его становится все настороженнее, даже испуганнее, наконец на лице отражается замешательство, и он останавливается.

— Вот тебе и хутор!

На том месте, где когда-то был хутор, теперь бугрится под снегом несколько остатков построек, где возвышается темный силуэт печи с обрушенным дымоходом. Хата, хлевы, постройки — все уничтожил огонь, уцелел только сруб колодца да журавль над ним, который тихо раскачивается на ветру.

— Ах, гады, гады!

Сзади на бывшую усадьбу хутора притащился Сотников и тоже застыл на краю двора. Рыбак обошел пожарище, потрогал сапогом сломанную полузасыпанную снегом повозку, ударом ноги отбросил в сторону пустое дырявое ведро.

— Выдал кто-то, — хрипло сказал Сотников.

Он отошел к колодцу и устало прислонился к срубу. Туда же спустя минуту пришел и Рыбак. Сокрушенно помолчав, Рыбак достал из кармана горсть ржи, протянул ее Сотникову.

— Хочешь?

Сотников подставил ладонь, в которую Рыбак отсыпал немного зерен. Оба молча пожевали у колодца.

— Подрубали, называется.

Проглотив последние зерна, Рыбак оценивающе оглядел Сотникова.

— Ну ты как? Если плох, топай назад. А я, может, куда в деревню подскочу.