Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— Пшель! Пшель! — сказал солдат, указывая дулом автомата дорогу.
— Что, боишься? — спросил Чернов, проходя вперед. — За мной!
Они спускались в узкий, длинный овраг, закрытый туманом. Климченко был бос. Погоны вырваны. Орден отвинчен. Карманы на груди вывернуты. На голове белела повязка.
Впереди шел Чернов, сзади лейтенанта — два солдата.
На склонах оврага стыли клочья тумана, низко нависало матово-серое небо. В поисках пищи куда-то пронеслась стайка воробьев.
Чернов
Вот они встретили группу солдат с поднятыми воротниками и натянутыми на уши пилотками. Они прижались к стенам траншеи, почтительно пропуская офицера… В руках у них были плоские алюминиевые котелки, видно, с завтраком.
Под враждебно-любопытными взглядами притихших солдат Климченко шел, по-прежнему придерживая брюки.
Один из солдат протянул навстречу лейтенанту ложку с кашей, но, столкнувшись с его взглядом, испуганно убрал руку.
Траншея упиралась в пулеметную ячейку.
Из ячейки выглянул молодой пулеметчик — небольшого роста, ладно сбитый крепыш в длинной, выпачканной глиной шинели.
Чернов подошел к нему и что-то сказал. Пулеметчик встал и окликнул кого-то.
— Ну, иди! — просто сказал Чернов.
Климченко с удивлением посмотрел на него и, видя, что и Чернов, и пулеметчик уступили ему проход, решительно шагнул вперед. Он слышал, как в это время по траншеям передавалась какая-то команда.
Но траншея здесь была довольно-таки глубокая, и он сорвался, ударившись о бруствер подбородком. Тогда ему кто-то протянул солдатский ремень. Климченко оглянулся. Это был молоденький пулеметчик.
Лейтенант подтянул брюки, опустил гимнастерку и подпоясал ее ремнем. Потом, напрягшись каждым мускулом, он вскочил грудью на бруствер и вылез из траншеи.
Впереди распростерлась притуманенная необъятная ширь русского поля, близкий у подножия высоты овраг.
Климченко встал, распрямился и смело шагнул вперед. И тут же за его спиной раздался лязг взведенного затвора пулемета. Этот звук заставил на секунду его сжаться, но он не остановился, а продолжал твердо идти вперед с распрямленной грудью. Но чем дальше он шел, тем больше недоумение рисовалось на его лице. Ветер тугой волной толкал его в грудь, лохматил волосы и концом бинта хлестал по щеке. Лейтенант на ходу сорвал его и отбросил в сторону.
Цепляясь за жнивье, повязка запрыгала по ветру.
Тогда Климченко остановился и повернулся лицом к немцам. Вдоль всей траншеи над бруствером торчали, шевелились каски, стволы винтовок, короткие дула автоматов.
— Рус, шнель! Дом, дом, шнель! Рус, пуф! пуф! — и солдатский хохот и говор.
И тогда он вновь пошел вниз, к своим, к оврагу.
Впереди, в стерне, головами к немецким окопам, лежали убитые в бою наши солдаты.
Лейтенант побежал.
И
«Внимание! Внимание! Солдаты! Не стреляйте! К вам идет лейтенант Климченко. Пусть Орловец сам решит, как с ним поступить».
Все это настолько ошеломило лейтенанта, что он замедлил шаг, остановился и потом в растерянности обошел по стерне безвыходную замкнутую петлю.
Чернов, видя остановившегося в поле Климченко, нагнулся к пулеметчику и что-то пояснил. Тот поднял пулемет выше фигуры лейтенанта и дал очередь.
Пули пропели над головой Климченко. Они как бы пробудили его оцепенение, и он устало побрел в сторону своих.
Он шел, низко опустив голову, глядя на свою тень, как вдруг эту тень разорвали фонтаны пулеметной очереди.
— Не стрелять! — донесся до него истошный крик Орловца. Климченко поднял голову — по всему берегу оврага и траншей и окопчиков торчали шапки и каски наших автоматчиков.
Он медленно брел к своим.
Вот он увидел чьи-то руки на свеженарытой земле, пустые гильзы, клочок газеты, прибитый ветром в бурьяне.
Дойдя до склона, он несколько боком, чтоб не свалиться, сошел вниз. Рядом были люди, но он не видел их, они все молчали, из-под ног сыпался и шуршал по обрыву гравий.
А вот в поле его зрения попали знакомые валенки Орловца — с темными старыми подпалинами, и он, вздрогнув, поднял голову: напротив него стоял командир роты. За ним — настороженные лица солдат.
Орловец сделал шаг вперед и сильно ударил Климченко в ухо. Тот упал.
— Командир… советский командир… с немецкой пряжкой… — зло выплевывал слова капитан.
Климченко медленно, с трудом встал и ударил в ответ ротного. Ротный повалился на землю и, потирая щеку, удивленно смотрел на лейтенанта.
— Пристрелить его! — крикнул кто-то.
Ротный обернулся на этот крик. И в его взгляде было удивление.
Климченко же расслабленно опустился на землю, защемил меж колен лицо и выдавил из себя нечеловеческий, полный отчаяния и боли стон:
— Братцы мои!
Кругом гневно загудели бойцы:
— Я же говорил…
— Это все они, сволочи!
— Все равно ЧП.
— Ти-хо! — прокричал ротный, отряхивая штаны. — Молчать! Коли ни черта не понимаете!
— Ну, если возьмем высоту, — сказал кто-то из солдат.
— Возьмем! — тихо, но уверенно проговорил рядом с Климченко Голанога. — Что ж, сынок! Что теперь сделаешь! Стерпи! Закон. Как-нибудь…
Климченко вскочил и вырвал из его рук автомат. В следующую секунду он, будто обезумев, бежал по склону из оврага туда, вверх, к высоте.
За ним побежал один солдат, второй, третий, четвертый и еще целая группа.
— Отставить! Стой! Назад! — летел им вслед голос Орловца. — Климченко, назад! Все назад!
И люди остановились. И пошли обратно к оврагу.