Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— На, укройся! А то…
Клава укрылась и снова опустилась боком на влажную траву.
— Пить! — снова требовательно произнес Тихонов и неспокойно задергался. Клава, привстав, придержала его.
— Тихо, тихо! Сейчас принесет пить.
— Клава? — узнал раненый. — Клава, где мы?
— Да тут, за болотом. Ты лежи, лежи…
— Мы прорвались?
— Почти что. Ты не бойся.
— Где доктор Пайкин?
— Пайкин?
— Пайкин!
— Зачем тебе Пайкин? — сказал Левчук. —
Тихонов помолчал и рукой испытанно залапал подле себя.
— Автомат! Где мой автомат?
— Тут твой автомат! Куда денется, — сказал Левчук.
Раненый требовательно протянул руку.
— Дай автомат.
— На, пожалуйста! Что ты только делать с ним будешь?
Тихонов как будто успокоился, но вдруг без всякой связи с предыдущим спросил:
— Я умру, да?
— Чего это ты умрешь? — грубовато возразил Левчук. — Вынесем — жить будешь.
— Куда… Куда вы меня несете?
— В одно хорошее место.
После паузы Тихонов снова сказал:
— Позовите доктора.
— Кого?
— Доктора! Пайкина позовите. Или вы оглохли? Клава!
— Доктора тут нет. Он куда-то пошел, — нашлась Клава и ласково погладила раненого по рукаву.
Вдруг упавшим голосом тот произнес:
— Как же… Мне надо знать. Слепой я. Зачем я слепой?
Я не хочу жить.
— Ничего, ничего, — сказал Левчук. — Еще будешь видеть.
Потерпи!
— Мне надо… Мне надо знать…
Раненый замолк на полуслове, кажется, снова потерял сознание, и Левчук переглянулся с Клавой.
— Не повезло Тихонову, — сказала Клава.
— А это как сказать. Война не окончилась, еще неизвестно, кому повезло, кому нет, — несогласно ответил Левчук.
Скоро Грибоед принес в тапке воду, но десантник лежал без сознания и не отреагировал на его обращение. Из шапки лилась вода.
— Котелка нет? — спросил Левчук.
— Нет.
— Эх ты, дед-Грибоед. Не запасливый ты, — упрекнул Левчук.
— Я таки дед, як ты внук. Мне сорок пять годов тольки, — обиделся ездовой.
— Тебе? Сорок пять?
— Ну.
— Гляди. А я думал, все шестьдесят. Чего же ты старый такой?
— Того.
— Дела! — озабоченно выдохнул Левчук. — Надо посмотреть, может, где деревня какая?
— Залозье тут было, — сдержанно сказал ездовой. — Ну, близко Залозье повинно быть. Не спалена еще было.
— Тогда пойдем.
— А кали гэта самое… А кали там немцы? Мусиць же, их тут налезло, як тараканов?
Левчук помедлил с решением — немцев, разумеется, надо было остерегаться. Поднявшись, на мокрой траве села Клава.
— Левчук, надо идти, — с тихой настойчивостью сказала она.
— Ну вот видишь! Надо, значит, идти.
Они не сразу, по одному, повставали на
Уже рассвело. Над недалеким лесом всходило красное солнце. Они прошли через негустой кустарник и пошли краем поля. Левчук оглянулся на Клаву, которая с трудом поспевала за лошадью, неловко загребая сапогами в траве. На его лице отразилось скупое сочувствие, и, взглянув на солнце, он вдруг сказал:
— Смотри, Клава, солнце взошло!
— Солнышко всходит, смотрите, мальчики, солнышко всходит! — восторженно хлопает варежками девушка в новом полушубке, цигейковой шапке и привстает на коленях в санях. Трое парней рядом оборачиваются, глядят на разлившийся над лесом восход, улыбаются. Тут же, в санях, стоят две упаковки с рацией.
— Солнышка мы тут нагляделись, — говорит Левчук, неуклюже одетый поверх немецкого мундира в тулуп. — Разного…
— Ой, люблю, когда солнышко всходит! — не унимается Клава. Щечки ее горят от морозца, в глазах восторг от утренней благодати. По обе стороны зимней дороги сплошной стеной стоит сосновый лес, и вдруг Клава видит там летящую в ветвях белку.
— Белочка! Белочка! Глядите, вон белочка!
Она выскакивает из саней и бежит за белкой, Левчук бежит за радисткой. Поглядывая на белку, он не сводит влюбленного взгляда с девушки.
Потом они идут по лесу к дороге, здесь разлился ручей, и Клава не знает, как перейти через него в валенках. Левчук с преувеличенной осторожностью берет ее на руки и переносит на другую сторону, и она в знак благодарности целует его в щеку. Он, смущенно краснея, опускает ее наземь…
Они останавливаются на опушке кустарника, впереди раскинулась картофельная нива, и Левчук не сразу, оглядевшись, сворачивает на нее. Идет вдоль по бороздам, Клава несколько отстает, раненый то и дело сползает с лошади на бок, и они, остановившись, поправляют его, поджидая Клаву. На середине картофельного поля раненый, придя в себя, приподнимает голову.
— Долго еще? — едва слышно спрашивает он.
— Что — долго? — не понимает Левчук.
— Мучиться мне еще долго?
— Недолго, недолго. Потерпи немного.
— Где немцы?
— Да нет тут немцев! Чего ты боишься?
— Я не боюсь. Я не хочу напрасно мучиться. Вдруг сзади раздается испуганный окрик Клавы:
— Левчук, Левчук, глянь!..
Клава присела в борозде и смотрит куда-то в сторону, где в километре от них в кустарнике стоит несколько крытых брезентом машин, между которых ходят немцы.