По ту сторону тьмы
Шрифт:
Я готовлюсь к тому, что должно произойти. Когда парень выходит на сцену, его глаза скользят по моему костюму, который больше подошел бы проститутке. Но власть предержащие настояли на своем, сказав, что было бы глупо не выставить напоказ другие мои «активы» и не срубить больше денег.
— Как тебя зовут, сынок?
— Кевин.
— Ништяк. Итак, Кевин, вот как все происходит… — Кроха инструктирует парня и зрителей. — Ты должен будешь убедиться, что заяц действительно мертв, прежде чем Джорджия-Роуз начнет творить свою
— Ага. — Из голоса Кевина так и прорывается дерзость.
— Отлично, теперь давайте сюда зайца!
Две полуголые женщины подталкивают к месту, где мы стоим, небольшой столик на колесиках, в середине которого лежит заяц. Женщины, как обычно, кланяются зрителям, демонстрируя свои декольте и попки, а затем исчезают за кулисами.
Кроха делает шаг к столу.
— Лады, Кевин. Ты должен убедиться, что заяц действительно мертв.
Кевин делает то, что ему говорят, его глаза превращаются в щелочки, когда он с подозрением осматривает мертвое животное.
— Можешь подтвердить, что он мертв? — спрашивает Кроха.
Кевин тычет в живот животного, затем трясет лапу. Черты лица Крохи напрягаются, как это часто бывает, когда к нам приходит такой доброволец. Хотя мне все равно. Я просто выполняю все действия.
После того как прошло, кажется, целая вечность, Кевин наконец подтверждает, что заяц действительно мертв. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
— Ну что ж, замечательно. А теперь лицезри, как Джорджия-Роуз творит магию!
«Еще полгода. Еще полгода».
Мысленно проговариваю это как мантру, напоминая себе, что конец близок. Скоро я буду свободна. Скоро я наскребу достаточно денег, которые заработала на ведении бухгалтерии для этих придурков, участвующих в этом сраном представлении, чтобы наконец-то сбежать. Сбежать от этой жалкой подобии жизни.
Протягиваю руку, и пальцы покалывают, когда я подношу ее над головой зайца. Презираю это занятие не только потому, что это чертово цирковое представление, но и потому, что это невинное животное.
Не знаю, работает ли это, но каждый раз, когда мне приходится это делать, я беззвучно произношу какую-то молитву. Пусть твое оживление пройдет мирно и безболезненно.
Готовлюсь к тому, что всегда угнетает душу и забирает мою энергию. Когда зайчик вскакивает, открывая глаза и поднимая голову, зрительские возгласы заполняют шатер. Приваливаюсь к столу, так как усталость наваливается на меня, и борюсь с головокружением, как и всегда.
Кевин выглядит настолько ошеломленным, что я боюсь, как бы он не потерял сознание. Его лицо смертельно бледнеет, и Кроха стебётся:
— Алё, Кевин. Ты нас слышишь, приятель?
Это выводит парня из оцепенения, его глаза перебегают с зайца на Крошку, а голос полон напускной храбрости:
— Да. Я в порядке.
— Как видите, заяц на мгновение ожил! Ваши аплодисменты
Аплодисменты звучат уже оглушительно; мои глаза устремляются к Джесси. Его взгляд останавливается на зайце, который вновь обмяк, и меня охватывает неприятное чувство. Неприятно, что он наблюдает за этой частью меня, хотя, я также благодарна ему за то, что он не отвергнет меня и не назовет шизанутой, как это делали люди в других городах.
Как только Кроха объявляет об официальном окончании выступлений на сегодня и люди выходят из шатра, облокачиваюсь на стол. Джесси ловит мой взгляд и подмигивает, и я пытаюсь улыбнуться, чтобы дать ему понять, что позже улизну и встречусь с ним.
Но сейчас я планирую свернуться калачиком с книгой по подготовке к экзамену, которую я купила в букинистическом магазине.
— Что, сука, это было?
Поворачиваю голову и вижу пялящуюся на меня мать. Ее волосы в беспорядке, а майка задрана, как будто она только что трахнулась с Джимми и не хочет тратить время на то, чтобы привести себя в отдаленно приличный вид.
Настороженно смотрю на нее и заставляю себя выпрямиться, несмотря на то что мои мышцы словно превратились в желе.
— Что ты имеешь в виду?
Она топает ближе, заглядывая мне в лицо, но я уже выше ее. Очевидно, что она ненавидит, когда ей приходится смотреть на меня снизу-вверх Она тычет пальцем мне в лицо, у нее зловонное дыхание.
— Ты, блядь, не должна вести себя на сцене так будто устала! Это не профессионально, о чем ты и так знаешь!
Отхожу от нее, желая, чтобы мое тело восстановило силы, потому что встречаться с этой женщиной, проявляя слабость, неразумно. Придав голосу невозмутимости, заглядываю ей в глаза.
— Я всегда стараюсь быть профессионалом.
Может быть, стоит набить ей морду и велеть, чтобы она отвалила? Конечно. Но сейчас мне не нужно, чтобы она срывалась на мне. Потому что две моих спасительные благодати — все, что у меня имеется, чтобы сохранить рассудок, пока я не смогу умотать из этого место: ведения бухгалтерию так, чтобы никто не заподозрил, что я прикарманиваю деньги, и возможность улизнуть, чтобы встретиться с Джесси.
Мать прищуривает глаза, а рот кривит в злобной улыбке, которую я уже слишком хорошо знаю.
— Думаешь ты лучше всех, раз так со мной разговариваешь, да? Ты не понимаешь, что я делаю тебе одолжение, позволяя участвовать в выступлениях. Сопливая, неблагодарная засранка!
Она толкает меня, и я спотыкаюсь, но умудряюсь удержаться и не упасть.
В ее взгляде пылает ненависть, и я гадаю, чем же я заслужила, чтобы меня прокляли этой дурацкой способностью, а вместе с ней и никудышной матерью.
— Помни: ты всего как долбанная уродка, слышишь? Делай, что я говорю, и не испытывай. — Она разворачивается и уходит.