Подвиг

Краснов Петр Николаевич

— Что это, господа, вы точно въ форм?… Разв вы одного полка?

— Ну какъ, — здороваясь съ Ольгой Сергевнойг отвчалъ Ферфаксовъ. — Я коренной Заамурецъ, а Викторъ Павловичъ — лихой двнадцатой, Калединской.

Видъ у Ферфаксова былъ какой то хитрый и таинственный. Подъ мышкой онъ держалъ большой пакетъ съ древеснымъ углемъ.

Ольга Сергевна хотла еще попытаться протестовать противъ шашлыка въ ихъ садик, но въ калитку входили Дружко и молодой князь Ардаганскiй. Надо

было принимать ихъ. Князь Ардаганскiй — Михако — его вс такъ звали несъ коробку съ пирогомъ. Онъ былъ

тоже въ такомъ же синемъ полувоенномъ костюм, только галстухъ у него былъ безъ серебряной строчки.

— У тебя, Георгiй Димитрiевичъ, совсмъ, какъ на войн, - говорилъ красивый Парчевскiй. — Знаешь у какой нибудь халупы… А эти — онъ кивнулъ на дда и внука Агафошкиныхъ — ну право, какъ деньщики изъ запасныхъ «дядей» и молодыхъ «бло-билетчиковъ»… Да вотъ оно какъ!.. И это во Францiи?… Шашлыкъ?…

А вдь и правда шашлыкъ!..

— Господа, — командовалъ Ротовъ, — прошу какую нибудь папку, чтобы раздувать уголья.

Нифонтъ Ивановичъ, уже соорудившiй между поставленными на ребро кирпичами маленькiй костерчикъ изъ бумаги и щепокъ, сейчасъ же отозвался.

— He хорошо будетъ, я кусокъ подошвенной кожи принесу?

— Отлично, станица.

Ферфаксовъ насыпалъ на костеръ уголья.

— Господа, только пожалуйста безъ помощниковъ! Ротовъ скинулъ съ себя пиджакъ и, широко разставивъ ноги надъ угольями, большимъ лоскутомъ твердой желтой кожи раздувалъ огонь. Душнымъ жаромъ несло отъ еще черныхъ углей.

— Можетъ быть, Нико, вамъ помочь, нанизать мясо на вертела, — сказалъ Парчевскiй.

— Никакихъ помощниковъ, сейчасъ и готово. — Это почти-что, какъ балетъ. Дэвочки съ дэвочкамъ танцуютъ, а малшиковъ почти-что нэтъ!

Откинувъ въ сторону подошвеныую кожу, Ротовъ зажалъ подъ локоть ампутированной руки стальные вертела и ловко здоровой рукой началъ низать сочные, розовые куски баранины. Сало текло по его пальцамъ. Онъ ихъ отиралъ полотенцемъ, лежавшимъ на его колняхъ.

— Огонь все очищаетъ. На огн все сгараетъ. — приговаривалъ онъ.

Нифонтъ Ивановичъ замнилъ его надъ угольями, которые уже начинали краснть. Гости толпились около костра. Ротовъ накладывалъ на кирпичи вертела, и своеобразный запахъ поджариваемой баранины шелъ отъ нихъ.

— Какъ это мн Владикавказъ напоминаетъ, — сказала Лидiя Петроiвна.

— А мн Константинополь… Помните эти маленькiя улички вечеромъ, — сказала Ольга Сергевна и тяжело вздохнула.

Пестрыя воспоминанiя рождались въ головахъ и исчезали вмст съ восточнымъ запахомъ поджариваемаго мяса.

— Господа, прошу садиться. Ольга Сергевна, пожалуйте тарелки, — командовалъ Ротовъ.

Садились на чемъ, кому досталось. Ферфаксовъ, Амарантовъ и князь Ардаганскiй услись втроемъ прямо на земл. Старый Агафошкинъ обносилъ стаканами съ краснымъ виномъ. Быстро темнло. Надъ городомъ стояло розовое зарево. Въ садик было сумрачно. Жидкiе кустики сирени казались сплошною зарослью. За ними не стали видны заборы палисадниковъ. Стоявшiй у входа въ переулочекъ высокiй фонарь бросалъ клочки свта на деревья и кусты, и все въ этомъ неясномъ освщенiи стало казаться не тмъ, что было. Нордекову и точно стало представляться, что это не крошечная вилла «Les Coccinelles» въ Парижскомъ предмстьи, но

какой то бивакъ на войн, и не заборы и стны домовъ стоятъ кругомъ, но громадные прикарпатскiе лса. Трое гостей — Амарантовъ, Ферфаксовъ и Михако — одтые въ однообразную одежду, въ одинаковыхъ черныхъ шляпахъ съ широкими полями и правда были похожи на солдатъ какого то экзотическаго, будто американскаго войска. Вс притихли. Занялись шашлыкомъ. Раздавались короткiя замчанiя.

— Ну и шашлы: къ!.. Такого и на Кавказ не достанешь!..

— Хорошо было бы еще его съ барбарисомъ приготовить…

— Это Карскiй шашлыкъ.

— Нтъ, Карскiй шашлыкъ готовится изъ цльнаго куска бараньяго сдла.

— И гд это вы, Нико, такую баранину достали?

— Удивительная баранина.

Леночка стояла сзади, смотрла и ничего не понимала. Вотъ они т «блые», капиталисты, буржуи, о комъ она такъ часто слышала въ Россiи… Ей говорили: — у нихъ голодъ, гораздо боле лютый, чмъ въ совтской республик… Готовятъ шашлыкъ и не боятся никого и ничего. И какъ свободно обо всемъ говорятъ!.. Точно у себя дома… Что же это свобода, или свобода там, откуда она ухала?…

И вдругъ стала тишина. Разговоры смолкли. Ночь колдовала и красивые несла сны. Слова казались пошлыми. Красные уголья покрылись срымъ пепломъ. Было темно. Нордековъ, онъ таки и выпилъ подъ баранину и посл баранины немало, уже не разбиралъ, кто былъ противъ него… Какiе то американцы… Солдаты… Солдаты — въ это понятiе, такъ много вкладывалъ онъ совсмъ особаго чувства. Солдаты это были т, кто только и могъ освободить Россiю и создать въ ней такую же прекрасную жизнь, какая была сейчасъ здсь, въ этомъ таинственномъ саду, совсмъ не походившемъ на крошечный палисадничекъ виллы «Les Coccinelles». Дивныя виднiя вставали въ его памяти… Сотни биваковъ у костра, тысячи людей такъ имъ любимыхъ и дорогихъ, его солдатъ и офицеровъ… «Да это все вдь и сидятъ офицеры», — думалъ онъ и всю силу любви вкладывалъ въ это слово.

И въ этой тишин сама собою родилась псня.

Кто заплъ ее, — Нордековъ не замтилъ. Кажется, это Амарантовъ, сидвшiй между Ферфаксовымъ и Михако завелъ ее такимъ нжнымъ теноромъ, какого нельзя даже было и ожидать отъ такого крупнаго и рослаго человка.

— На берегъ Дона и Кубани

Мы вс стекались, какъ одинъ…

И точно вздохнуло нсколько голосовъ, повторяя:

…Какъ одинъ…

И еще нжне, точно самую душу раздвигая и входя въ святое святыхъ ея, сладкiй теноръ продолжалъ:

— Святой могил поклонялись

Гд вчнымъ сномъ спитъ Калединъ…

Чуть слышно вздохнулъ хоръ:

— … Калединъ…

XVIII

Псня слдовала за псней. Изъ сосднихъ палисадниковъ заглядывали французы. Слышались апплодисменты и сдержанные крики браво. Нифонтъ Ивановичъ съ заплаканнымъ лицомъ трясущимися руками наливалъ вино въ протягиваемые ему стаканы.

И въ самый разгаръ этого колдовскаго сна, когда настоящее совсмъ растворилось въ прошломъ и, казалось, что будетъ и будущее, съ каменнаго крыльца спустилась Неонила Львовна съ большою корзиною въ рукахъ. За нею шла точно сконфуженная, виноватая въ чемъ то Топси.