Поэзия народов СССР IV-XVIII веков
Шрифт:
Доколе вздохам возноситься к тучам.
Что делать сердцу с черными кудрями?
Дороги эти кривы, ночь дремуча.
Ее блестящих яблок ие достанет
Моя рука, а я не видел лучших.
Пусть видит мой завистник, как счастлив я.
Я у дверей ее, как праха куча.
Я стал ничтожней пса от вечной скорби.
Простите путь мой, горький и певучий.
Слова
И ей, чтоб их услышать, будет случай.
* * *
Красота твоя — светильник, чей огонь меня привлек.
Чтоб сгореть в огне жестоком, я лечу, как мотылек.
Кто приговорен к разлуке, тот взывает: «Пощади!»
Юной прелести царица, пощади: я одинок!
Обезумел я, увидев: ты, как пери, хороша.
Так верни мне ясный разум, ибо жребий мой жесток!
Умираю оттого я, что с тобою разлучен,
Но пришел к тебе, надеясь: дней моих продлишь ты срок.
Лук бровей твоих увидев, прискакал к тебе Лутфи.
Я, как агнец, жду закланья,— так срази меня, стрелок!
* * *
Твой стан, твои уста увидев, я восклицаю: «Ах!»
Когда я на тебя ни гляну, твержу: «Велик аллах!»
Лишь об одной тебе мечтаю, не нужен мне никто,
Поэтому ты самовластно живешь в моих мечтах.
Желать свиданья я не смею, поэтому шепчу:
«Хоть на мгновенье отразиться хочу в твоих зрачках!»
Бессильный отыскать сравненье, сказал: «Ты кипарис!»
Но я тебя унизил: смысла в подобных нет словах!
Кто из людей дерзнет коснуться подола твоего?
Поэтому тебя сравнил я с луною в небесах.
Но с чем сравню твою походку, твой стройный, тонкий стан?
Тебе подобья не найду я ни в жизни, ни в стихах.
Ты сделала, красой сверкая, цветистым слог Лутфи,
Поэтому твержу: «Всевышний велик в своих делах!»
* * *
О красавица, напрасно ты бежишь от договора
И скрываешь покрывалом лик от пламенного взора.
Ты своею красотою все сердца поработила.
Кто не думает о людях, тот творца рассердит скоро.
Счастье любящим не дарит это выспреннее небо,
Не пошлет оно блаженства, не смирит оно раздора.
Свод бровей твоих
Чтобы я светильник сердца в нем оставил без надзора.
Кто твой лик камфарно-белый дерзко сравнивал с луною,—
Тьму и свет не различает, все мешает без разбора.
Аромат цветов весенних от кудрей твоих исходит,
Запах мускуса и амбры заглушает он без спора.
И когда Лутфи окончил описание любимой,
Со страниц повеял ветер, полный света и простора.
* * *
В сеть волос меня поймала, опоив своим дурманом.
Оплела мне нежно шею обнаженных рук арканом.
Красоте твоей цветущей позавидовал шиповник
И, исхлестанный под ветром, стал из розового рдяным.
Знаю я, чго эти губы слаще меда и шербета,
Нет различья меж тростинкой и твоим воздушным станом.
Если ветер — твой прислужник — до кудрей слегка коснется,
Сколько он сердец разбитых обнаружит в них нежданно!
Должен щедрым быть богатый... Наклонись к Лутфи поближе,
Чтобы смог он насладиться этим обликом желанным.
* * *
Моей любимой тонкий стан совсем как волосок,
Что легкой тенью проскользнул на девственный висок,
И сердце бедное мое висит на волоске,
И путь к желанному, как встарь, и труден и далек.
Взойдет в урочный час зерно на бархате земли,
Пусть родинка твоя цветет на лоне нежных щек.
И слезы катятся мои, краснея, как рубин,
И погружают птицы клюв в печальный тот поток.
Ты не показывала мне кудрей своих во сне.
О счастье, если б я заснул и был мой сон глубок!
Она измучила меня, но я ее люблю,
Не изменю я никогда, хоть мой удел жесток.
Лутфи повсюду видит стан, что тоньше волоска.
Колдун-индиец ворожбой его спасти не смог.
АЛИШЕР НАВОИ
УЗБЕКСКИЙ ПОЭТ
1441—1501
ГАЗЕЛИ
ЧУДЕСА ДЕТСТВА