Поле Куликово
Шрифт:
Плох - правитель, заботящийся о прижизненной славе.
Не уж то в Кострому? В его душе сгущалось ненастье, едва представлял себе эту сотню с лишним вёрст по лесным осенним дорогам, через множество рек и речушек. А ведь их надо будет пройти не только туда, но и обратно, и не с лёгкой дружиной - с большой ратью, отягощённой обозами.
Не то! Ещё на пути главных сил Орды стоит Белокаменная - там опытные бояре во главе с Морозовым, больше двух тысяч ополченцев на стенах, там митрополит всея Руси. Надо собирать войско здесь, ближе
Оборотился и окинул взглядом бояр. Дмитрий Ольгердович, Боброк-Волынский, Тимофей и Василий Вельяминовы, Фёдор Свибл, Иван Уда. Из-за плеча старшего Ольгердовича посматривает молодой князь Остей, внук Ольгерда, приехавший на службу к московскому государю. Не было Кошки, Тетюшкова, Зерно - правили посольство.
– Нет, бояре!
– сказал Дмитрий.
– Татарские разъезды под Владимиром - это ещё не Орда под Переславлем. К нам тянутся люди, нельзя торопиться. Этак можно и в двинских пустынях засесть.
– Государь, там - гонец из Москвы, - сказал старший Вельяминов.
– От Морозова? Пусть войдёт.
Пошатываясь, в палату шагнул невысокий воин, приблизился к государю и опустился на колено. Зелёный полукафтан на его плечах потемнел, на белом скоблёном полу остались сырые следы. Дмитрий ожидал грамоту, но гонец, склонив голову, молчал.
– Што ты онемел, отроче?
– спросил Дмитрий.
– Здоров ли боярин Морозов? Всё ли - ладно в Москве?
Воин выпрямился и моргнул красными глазами, его рябоватое лицо казалось серым.
– Слава Богу, великий государь, Москва стоит, как прежде. А я - не от Морозова, потому как нет в Белокаменной Ивана Семёныча.
– Куда ж он подевался?
– удивился Дмитрий.
– Сказывали - занедужил брюхом, да и спокинул стольную. А за ним, почитай, все лучшие люди съехали - и бояре, и гости. Чёрные люди в Москве хозяевают.
Скрипнули половицы под грузным шагом великого князя, он подошёл к гонцу, дышал тяжело и жарко.
– Што говоришь, разбойник? Да уж не пьян ли - ты?
– Не вино - дорога укачала меня, государь. Из сторожи, через Москву, до Переславля - долог путь. От Оки, почитай, не спамши. А послали меня Олекса Дмитрич да московское вече.
Дмитрий воззрился на гонца, кто-то из бояр гукнул, будто его схватили за горло.
– В Москву мы, государь, по пути свернули, а там - смута. Выборные ударили в набат, вече кликнули. Много чего там кричали, а порешили миром: боронить Москву, стоять на стенах до последнего. Тех же, кои бегут со града, побивать каменьем.
Дмитрий рыкнул, красные пятна выступили на скулах. У Боброка на лбу залегла складка, старый Свибл, крестясь, зашептал:
– Спаси нас, Господи, и помилуй.
– Там же на вече выбрали начальных людей из слобожан, в детинец ополчение поставили.
– Господи, што там теперь за содом!
– не удержался костромской воевода Иван Родионович Квашня, вызванный в Переславль.
Гонец дёрнул головой и глянул в лицо Дмитрия:
–
– Кто такой - Адам?
– Суконной сотни гость - его главным воеводой крикнули. А с ним - Рублёв-бронник, Клещ-кузнец, Устин-гончар да иные выборные.
Дмитрий подошёл к окну, постоял и спросил:
– Што - с великой княгиней? Митрополит - где?
– Слава Богу, Красный сказывал, здорова государыня, к тебе сбирается. Небось, отъехала. А владыка на своём дворе сидел, да, слышно, тож возы укладывал.
– Его не побьют каменьями, как думаешь?
Воин оглянулся:
– Не ведаю, государь.
– Так с чем же тебя прислали? Пошто нет грамоты? Аль выборные воеводы писать не учёны?
– Государь, тебе велели передать просьбу Адам и Олекса Дмитрич: штобы ты прислал воеводу, искусного в ратном деле. Уважь, государь, не медли - Орда перешла Оку. Наши уж Заречье спалили. А московский народ животов не пощадит за стольный град, за тебя, государь.
– И на том благодарствую.
– Лицо князя исказила улыбка.
– Выспишься - снова позову, подробно расскажешь. Ступай.
Глаза князя, разгораясь чёрным огнём, обратились на бояр.
– Чего замолкли, думные головы? Вас послушать хочу. Ну-ка?
– Государь, - заговорил Боброк.
– Отпусти меня воеводой.
– Тебя? Ты разве - уже не воевода? Али боишься - Адам-суконник славу переймёт? Ничего, боярин, твоей славы не избыть, и тебе рати в поле водить пристало, а стены я другому доверил.
Дмитрий задохнулся, рванул ворот, крыльями метнулись длинные рукава охабня, посыпалось, звеня, серебро пуговиц.
– Воры! Амбарные крысы! Едва дымом запахло - ушмыгнули в норы. Скажите мне, бояре, вы, лучшие люди княжества, отчего такое получается: кому сытнее всех живётся - от того первого жди пакости государству? Который уж раз спрашиваю: для чего дадены вам уделы, вотчины и поместья?
– Государь!
– Голос Василия Вельяминова дрожал.
– Не примаю твоих укоров. Пошто лаешься зря, невинных бесчестишь?
Дмитрий шагнул к молодому боярину и сжал кулаки:
– Смотри мне в глаза, Васька! Не уж то твоё нутро не сожгло стыдом, пока слушал гонца? Бояре Москву бросили, бояре Москву предали, и первый - воевода Морозов. Ты слышал, до чего Москва дожила?
– до веча! Суконник Адам, кузнец Клещ, бронник Рублёв - вот на ком ныне стоит Москва, вот кем Русь держится!
– Дмитрий отступил от Вельяминова, оглядел думцев.
– Да нужны ли мы нынче Москве? Надо ли посылать туда кого, ежели там свои воеводы нашлись вместо сбежавших? Пошлёшь, а он дорогой животом ослабнет да и удерёт.
– Сорвал горностаевую шапку и шмякнул об пол.
– Пропади она пропадом такая власть! Над людьми княжить готов, над ворами - никогда!