Поле Куликово
Шрифт:
Долго ждать не пришлось. Войдя в светлицу князя, Тупик уловил запах мирра и розового масла. Донской стоял у открытого окна, в котором сияло вечернее озеро.
– Вот он - какой, ангел-хранитель!
– Донской усмехнулся и, видя удивление Тупика, глянул на Боброка.
– Да он же, Дмитрий Михалыч, ничего о себе ещё не слышал... Ты уверен, Васька, што это была лишь разведка?
– Уверен. Ханских туменов близко нет.
– Каков - твой мурза?
– Малость попорченный, но в памяти.
– Ох, Васька, не можешь без того, штоб ордынцев
– Дак они ж добром-то не даются, государь.
– Знаю, Василий. Поди-ка ближе.
– Князь открыл окованный ларец, достал литое шейное ожерелье из серебра с синим игристым камнем.
– Не за спасение жены, но за спасение московской государыни жалую.
Лишь теперь Тупик понял, за кем гнались враги, стал на колено и почувствовал прикосновение к шее холодного металла и пальцев князя.
– Встань. Всем твоим кметам дьяк выдаст по рублю.
– Трое убиты, государь.
– На тех получишь по два рубля и передашь семьям.
Дмитрий выспросил подробности боя, стал спрашивать, как идёт сбор войска в Волоке-Ламском. Слушая, поглядывал на увлёкшегося Тупика.
– Што, у князя Серпуховского лучше служится?
– Я ж у него - не своей волей.
– Тупик посмотрел на государя, потом сказал.
– Там до Орды - поближе.
– Поближе, говоришь? Кое-кто мне советует к хану ехать с поклоном. А иные, наоборот, в Кострому идти.
– Кто советует?
– В Кострому я советую, - сказал Боброк.
Тупик помолчал и сказал:
– В ратных делах Дмитрий Михалыч смыслит больше нашего.
– Ух, Васька! И хитрованом же ты стал. Пора тебя, однако, воеводой сажать.
Боброк вышел с Тупиком, и Васька спросил о судьбе Красного.
– Сотню выслали искать их. Видно, порублены. Не иначе кто-то выдал княгиню.
Остановились над чертежом и Тупик спросил:
– Дмитрий Михалыч, а не далеко ли - в Кострому?
– В самый раз. Туда не успеют дотянуться. Сейчас главное - войско собрать без помех.
– Ну, как обойдут Москву и - по пятам за вами?
– А вы с Владимиром на что? Небось, уцепите за хвост?
– И за хвост, и за морду уцепим.
– То-то, серебряный!
– У меня и золотая гривна есть, - напомнил Тупик.
– То - гривна. В золотые нам, брат, не выйти с тобой: грехов - многовато. А серебряный - как раз: где и черно, да не ржаво.
– Тогда лучше бы - железным.
– Ты ж - не татарин. Это у них все "железные" - Темиры да Тимуры. Ты - русак, Василий. В огне тебя кали, в воду бросай, а не переделаешь. Встретился с чужой бедой, услыхал доброе слово - и твоя душа как воск. Даже ворога, сбитого с ног, ты ведь не затопчешь.
– Есть и наши, которые топчут.
– Есть.
– Боброк вздохнул.
– Научились, глядя. Да и пора. Коли ещё лет сто мечи не остынут - не такому научимся. Но ты - русак. Ступай, боярин Серебряный. А управишься - к Евдокии Дмитриевне поспеши. Там ждут тебя - не дождутся.
В проходе Тупик столкнулся с Вельяминовым и незнакомыми воинами
– От змеи! Мурзу пленного приволокли и цельный час на дворе держат. Головы поотрываю сволочугам!
В сумраке Вельяминов не узнал Тупика, и Васька выбежал: не хватало ещё подставлять спину за чужие грехи!
На другое утро великокняжеский полк покинул Переславль. На допросе пленный мурза утверждал, что хан ведёт не менее пятидесяти тысяч конных, и это разрешило сомнения великого князя. Васька поцеловал заплаканную Дарью и дочку и посадил в возок. Жена махала ему рукой, пока не скрылась из глаз повозка. Насупленный Алёшка стоял рядом и Тупик чувствовал неловкость перед ним и другими, чьи семьи остались в Москве, но не утешал: ещё неизвестно, где опаснее - за стенами Белокаменной или в малочисленном княжеском полку. Ведь только чудом он вырвал Дарью с великой княгиней из ордынской петли.
Во всех прошлых походах, как бы далеко ни отрывался разведчик от своего главного войска, грела мысль, что войско идёт по его следам, всё время приближается спасительной грозной силой. Теперь же пути разведчика и родного полка расходились, и холодящая душу пустота росла за спиной. Воины молчали, лишь Додон не оставлял своих наблюдений:
– Гля-ко, мухомор-от красен и весь будто мукой присыпан, а рыжик - рыж, ровно Варяг. Оба от земли - пошто бы им разниться?
Додона терпели молча. Кряж вдруг сказал:
– Ча заненастились? Попомните моё слово - расколотим мы Тохтамыша в щепу.
– Тебе видение, што ль, было?
– усмехнулся Микула.
– Было. Загадал я, мужики, когда мы ишшо с Николой от реки Осётра поспешали: ежели встречу в войске кого из прежних лесных братьев - одолеем ворога. И вот нынче встретил Никейшу. Ныне он - послушник Афонасий в Троице. Принёс образок от Сергия великому князю.
– Тот здоровенный чернец?
– спросил Варяг.
– Уж не думает ли он стать новым Пересветом?
– Штобы новый Пересвет явился, новая Куликовская сеча должна случиться, - сказал Микула.
– Гля-ко!
– удивился Додон.
– У берёзы-то лист берёзовай, а у рябины - рябиновай. Нынче зелены, а по осени изжелтеют. Надо ж!
Впервые в этот день воины расхохотались.
Ночью, с привала на лесистом холме, отряд увидел в московской стороне зарево.
VII
Где-то на лесных распутьях Остей разминулся с великой княгиней, и встречи с ордынскими отрядами тоже избежал, хотя слух о проезде молодого князя в Москву разлетелся по окрестностям, и кое-кто из служилых, снарядившихся в Переславль, поворачивал коней к Белокаменной. Рано утром въехал Остей в пустой посад. Мост Фроловской башни не был поднят. Серый в яблоках скакун князя ступил на деревянный настил, и вверху, между зубцами, появились головы стражников.