Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Такимъ образомъ раціонализмъ и въ начал былъ лишнимъ элементомъ въ образованіи Европы, и теперь является исключительнымъ характеромъ просвщенія и быта Европейскаго. Это будетъ еще очевидне, если мы сравнимъ основныя начала общественнаго и частнаго быта Запада съ основными началами того общественнаго и частнаго быта, который если не развился вполн, то по крайней мр ясно обозначился въ прежней Россіи, находившейся подъ прямымъ вліяніемъ чистаго христіанства, безъ примси міра языческаго.
Весь частный и общественный бытъ Запада основывается на понятіи о индивидуальной, отдльной независимости, предполагающей индивидуальную изолированность. Оттуда святость вншнихъ формальныхъ отношеній, святость собственности и условныхъ постановленій важне личности. Каждый индивидуумъ — частный человкъ, рыцарь, князь или городъ, внутри своихъ правъ есть лицо самовластное, неограниченное, само себ дающее законы. Первый шагъ каждаго лица въ общество есть окруженіе себя крпостію, изъ нутра которой оно вступаетъ
Въ прошедшій разъ я не докончилъ статьи моей, а потому обязанъ продолжать ее теперь. Я говорилъ о различіи просвщенія въ Россіи и на Запад. У насъ образовательное начало заключалось въ нашей Церкви. Тамъ вмст съ христіанствомъ дйствовали на развитіе просвщенія еще плодоносные остатки древняго языческаго міра. Самое христіанство Западное, отдлившись отъ Вселенской Церкви, приняло въ себя зародышъ того начала, которое составляло общій оттнокъ всего Греко-языческаго развитія: начала раціонализма. Потому и характеръ образованности Европейской отличается перевсомъ раціональности.
Впрочемъ этотъ перевсъ обнаружился только впослдствіи, когда логическое развитіе, можно сказать, уже задавило христіанское. Но въ начал раціонализмъ, какъ я сказалъ, является только въ зародыш. Римская Церковь отдлилась отъ Восточной тмъ, что нкоторые догматы, существовавшіе въ преданіи всего Христіанства, она измнила на другіе, вслдствіе умозаключенія. Нкоторые распространила, вслдствіе того же логическаго процесса, и также въ противность преданію и духу Церкви Вселенской. Такимъ образомъ логическое убжденіе легло въ самое первое основаніе католицизма. Но этимъ и ограничилось дйствіе раціонализма на первое время. Внутреннее и вншнее устройство Церкви, уже совершившееся прежде въ другомъ дух, до тхъ поръ существовало безъ очевиднаго измненія, покуда вся совокупность церковнаго ученія не перешла въ сознаніе мыслящей части духовенства. Это совершилось въ схоластической философіи, которая, по причин логическаго начала въ самомъ основаніи Церкви, не могла иначе согласить противорчіе вры и разума, какъ силою силлогизма, сдлавшагося такимъ образомъ первымъ условіемъ всякаго убжденія. Сначала, естественно, этотъ же самый силлогизмъ доказывалъ вру противъ разума и подчинялъ ей разумъ силою разумныхъ доводовъ. Но эта вра, логически доказанная и логически противопоставленная разуму, была уже не живая, но формальная вра, не вра собственно, а только логическое отрицаніе разума. Потому въ этотъ періодъ схоластическаго развитія католицизма, именно по причин раціональности своей, Западная Церковь является врагомъ разума, угнетающимъ, убійственнымъ, отчаяннымъ врагомъ его. Но развившись до крайности, продолженіемъ того же логическаго процесса, это безусловное уничтоженіе разума произвело то извстное противодйствіе, котораго послдствія составляютъ характеръ теперешняго просвщенія. Вотъ что я разумлъ, говоря о раціональномъ элемент католицизма.
Христіанство Восточное не знало ни этой борьбы вры противъ разума, ни этого торжества разума надъ врою. Потому и дйствія его на просвщеніе были не похожи на католическія.
Разсматривая общественное устройство прежней Россіи, мы находимъ многія отличія отъ Запада, и во первыхъ: образованіе общества въ маленькіе такъ называемые міры. Частная, личная самобытность, основа Западнаго развитія, была у насъ такъ же мало извстна, какъ и самовластіе общественное. Человкъ принадлежалъ міру, міръ ему. Поземельная собственность, источникъ личныхъ правъ на Запад, была у насъ принадлежностью общества. Лицо участвовало во столько въ прав владнія, во сколько входило въ составъ общества.
Но это общество не было самовластное, и не могло само себя устраивать, само изобртать для себя законы, потому что не было отдлено отъ другихъ ему подобныхъ обществъ, управлявшихся однообразнымъ обычаемъ. Безчисленное множество этихъ маленькихъ міровъ, составлявшихъ Россію, было все покрыто стью церквей, монастырей, жилищъ уединенныхъ отшельниковъ, откуда постоянно распространялись повсюду одинакія понятія объ отношеніяхъ общественныхъ и частныхъ. Понятія эти мало по малу должны были переходить въ общее убжденіе, убжденіе въ обычай, который замнялъ законъ, устроивая, по всему пространству земель подвластныхъ нашей Церкви, одну мысль, одинъ взглядъ, одно стремленіе, одинъ порядокъ жизни. Это повсемстное однообразіе обычая было, вроятно, одною изъ причинъ его невроятной крпости, сохранившей его живые остатки даже до нашего времени, сквозь все противодйствіе разрушительныхъ вліяній, въ продолженіе 200 лтъ стремившихся ввести на мсто его новыя начала.
Вслдствіе этихъ крпкихъ, однообразныхъ и повсемстныхъ обычаевъ, всякое измненіе въ общественномъ устройств, не согласное съ строемъ цлаго, было невозможно. Семейныя отношенія каждаго были опредлены прежде его рожденія; въ такомъ же предопредленномъ порядк подчинялась семья міру, міръ боле обширный — сходк, сходка — вче и т. д., покуда вс частные круги смыкались въ одномъ центр, въ одной Православной Церкви. Ни какое частное разумніе, ни какое искусственное соглашеніе не могло основать новаго порядка, выдумать новыя права и преимущества. Даже самое слово: право, было у насъ неизвстно въ Западномъ его смысл, но означало только справедливость, правду. Потому
Въ Россіи мы не знаемъ хорошо границъ княжеской власти прежде подчиненія удльныхъ княжествъ Московскому; но если сообразимъ, что сила неизмняемаго обычая длала всякое самовластное законодательство невозможнымъ; что разборъ и судъ, который въ нкоторыхъ случаяхъ принадлежалъ князю, не могъ совершаться несогласно со всеобъемлющими обычаями, ни толкованіе этихъ обычаевъ, по той же причин, не могло быть произвольное; что общій ходъ длъ принадлежалъ мірамъ и приказамъ, судившимъ также по обычаю вковому и потому всмъ извстному; наконецъ, что въ крайнихъ случаяхъ князь, нарушавшій правильность своихъ отношеній къ народу и Церкви, былъ изгоняемъ самимъ народомъ, — сообразивши все это, кажется очевидно, что собственно княжеская власть заключалась боле въ предводительств дружинъ, чмъ во внутреннемъ управленіи, боле въ вооруженномъ покровительств, чмъ во владніи областями.
Вообще, кажется, Россіи такъ же мало извстны были мелкіе властители Запада, употреблявшіе общество, какъ бездушную собственность, въ свою личную пользу, какъ ей неизвстны были и благородные рыцари Запада, опиравшіеся на личной сил, крпостяхъ и желзныхъ латахъ, не признававшіе другаго закона, кром собственнаго меча и условныхъ правилъ чести, основанныхъ на закон самоуправства.
Впрочемъ, рыцарства у насъ не было по другимъ причинамъ.
Съ перваго взгляда кажется непонятнымъ, почему у насъ не возникло чего нибудь подобнаго рыцарству, по крайней мр во время Татаръ? Общества были разрознены, власть не имла матеріальной силы, каждый могъ переходить съ мста на мсто, лса были глубокіе, полиція была еще не выдумана; отчего бы, кажется, не составиться обществамъ людей, которые бы пользовались превосходствомъ своей силы надъ мирными земледльцами и горожанами, грабили, управлялись, какъ хотли, захватили бы себ отдльныя земли, деревни, и строили тамъ крпости; составили бы между собой извстныя правила, и такимъ образомъ образовали бы особенный классъ сильнйшаго сословія, которое, по причин силы, могло бы назваться и благороднйшимъ сословіемъ? — Церковь могла бы воспользоваться ими, образуя изъ нихъ отдльные ордена, съ отдльными уставами, и употребляя ихъ противъ неврныхъ, подобно Западнымъ крестоносцамъ. Отчего же не сдлалось этого?
Именно потому, я думаю, что Церковь наша въ то время не продавала чистоты своей за временныя выгоды. У насъ были богатыри только до введенія христіанства. Посл введенія христіанства у насъ были разбойники, шайки устроенныя, еще до сихъ поръ сохранившіяся въ нашихъ псняхъ, но шайки, отверженныя Церковью и потому безсильныя. Ничего не было бы легче, какъ возбудить у насъ крестовые походы, причисливъ разбойниковъ къ служителямъ Церкви и общавъ имъ прощеніе грховъ за убіеніе неврныхъ: всякій пошелъ бы въ честные разбойники. Католицизмъ такъ и дйствовалъ; онъ не поднялъ народы за вру, но только бродившихъ направилъ къ одной цли, назвавъ ихъ святыми. Наша Церковь этого не сдлала, и потому мы не имли рыцарства, а вмст съ нимъ и того аристократическаго класса, который былъ главнымъ элементомъ всего Западнаго образованія.
Гд больше было неустройства на Запад, тамъ больше и сильне было рыцарство; въ Италіи его было всего мене. Гд мене было рыцарства, тамъ боле общество склонялось къ устройству народному; гд боле, тамъ боле къ единовластному. Единовластіе само собой рождается изъ аристократіи, когда сильнйшій покоряетъ слабйшихъ, и потомъ правитель на условіяхъ переходитъ въ правителя безусловнаго, соединяясь противъ класса благородныхъ съ классомъ подлыхъ, какъ Европа называла народъ. Этотъ классъ подлыхъ, по общей формул общественнаго развитія Европы, вступилъ въ права благороднаго, и та же сила, которая длала самовластнымъ одного, естественнымъ своимъ развитіемъ переносила власть въ матеріальное большинство, которое уже само изобртаетъ для себя какое-нибудь формальное устройство, и до сихъ поръ еще находится въ процесс изобртенія.