Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Не смотря на то, однако, кажется, не безъ основанія жалуются многіе на это излишнее уваженіе къ минут, на этотъ всепоглощающій интересъ къ событіямъ дня, къ вншней, дловой сторон жизни. Такое направленіе, думаютъ они, не обнимаетъ жизни, но касается только ея наружной стороны, ея несущественной поверхности. Скорлупа, конечно, необходима, но только для сохраненія зерна, безъ котораго она свищь; можетъ быть, это состояніе умовъ понятно, какъ состояніе переходное; но безсмыслица, какъ состояніе высшаго развитія. Крыльцо къ дому хорошо какъ крыльцо; но если мы расположимся на немъ жить, какъ будто оно весь домъ, тогда намъ отъ того можетъ быть и тсно и холодно.
Впрочемъ замтимъ, что вопросы собственно политическіе, правительственные, которые такъ долго волновали умы на Запад, теперь уже начинаютъ удаляться на второй
Излишнимъ считаю оговариваться, что подъ направленіемъ къ вопросамъ общественнымъ я разумю не т уродливыя системы, которыя извстны въ мір боле по шуму, ими произведенному, чмъ по смыслу своихъ недодуманныхъ ученій: эти явленія любопытны только какъ признакъ, а сами по себ несущественны; нтъ, интересъ къ вопросамъ общественнымъ, замняющій прежнюю, исключительно политическую заботливость, вижу я не въ томъ или другомъ явленіи, но въ цломъ направленіи литературы Европейской.
Умственныя движенія на Запад совершаются теперь съ меньшимъ шумомъ и блескомъ, но очевидно имютъ боле глубины и общности. Вмсто ограниченной сферы событій дня и вншнихъ интересовъ, мысль устремляется къ самому источнику всего вншняго, къ человку, какъ онъ есть, и къ его жизни, какъ она должна быть. Дльное открытіе въ наук уже боле занимаетъ умы, чмъ пышная рчь въ Камер. Вншняя форма судопроизводства кажется мене важною, чмъ внутреннее развитіе справедливости; живой духъ народа существенне его наружныхъ устроеній. Западные писатели начинаютъ понимать, что подъ громкимъ вращеніемъ общественныхъ колесъ таится неслышное движеніе нравственной пружины, отъ которой зависитъ все, и потому въ мысленной забот своей стараются перейти отъ явленія къ причин, отъ формальныхъ вншнихъ вопросовъ хотятъ возвыситься къ тому объему идеи общества, гд и минутныя событія дня, и вчныя условія жизни, и политика, и философія, и наука, и ремесло, и промышленность, и сама религія, и вмст съ ними словесность народа, сливаются въ одну необозримую задачу: усовершенствованіе человка и его жизненныхъ отношеній.
Но надобно признаться, что если частныя литературныя явленія имютъ отъ того боле значительности и, такъ сказать, боле соку, за то литература въ общемъ объем своемъ представляетъ странный хаосъ противорчащихъ мнній, несвязанныхъ системъ, воздушныхъ разлетающихся теорій, минутныхъ, выдуманныхъ врованій, и въ основаніи всего: совершенное отсутствіе всякаго убжденія, которое могло бы назваться не только общимъ, но хотя господствующимъ. Каждое новое усиліе мысли выражается новою системою; каждая новая система, едва рождаясь, уничтожаетъ вс предыдущія, и уничтожая ихъ, сама умираетъ въ минуту рожденія, такъ, что безпрестанно работая, умъ человческій не можетъ успокоиться ни на одномъ добытомъ результат; постоянно стремясь къ построенію какого-то великаго, заоблачнаго зданія, нигд не находитъ опоры, чтобы утвердить хотя одинъ первый камень для нешатающагося фундамента.
Отъ того во всхъ сколько нибудь замчательныхъ произведеніяхъ словесности, во всхъ важныхъ и не важныхъ явленіяхъ мысли на Запад, начиная съ новйшей философіи Шеллинга и оканчивая давно забытою системою Сенъ-Симонистовъ, обыкновенно находимъ мы дв различныя стороны: одна почти всегда возбуждаетъ сочувствіе въ публик, и часто заключаетъ въ себ много истиннаго, дльнаго и двигающаго впередъ мысль: это сторона отрицательная, полемическая, опроверженіе системъ и мнній, предшествовавшихъ излагаемому убжденію; другая сторона, если иногда и возбуждаетъ сочувствіе, то почти всегда ограниченное и скоро проходящее: это сторона положительная, то есть, именно то, что составляетъ особенность новой мысли, ея сущность, ея право на жизнь за предлами перваго любопытства.
Причина такой двойственности Западной мысли очевидна. Доведя до конца свое прежнее десятивковое развитіе, новая
Многомысліе, разнорчіе кипящихъ системъ и мнній, при недостатк одного общаго убжденія, не только раздробляетъ самосознаніе общества, но необходимо должно дйствовать и на частнаго человка, раздвояя каждое живое движеніе его души. Отъ того, между прочимъ, въ наше время такъ много талантовъ и нтъ ни одного истиннаго поэта. Ибо поэтъ создается силою внутренней мысли. Изъ глубины души своей долженъ онъ вынести, кром прекрасныхъ формъ, еще самую душу прекраснаго: свое живое, цльное воззрніе на міръ и человка. Здсь не помогутъ никакія искусственныя устроенія понятій, никакія разумныя теоріи. Звонкая и трепещущая мысль его должна исходить изъ самой тайны его внутренняго, такъ сказать, надсознательнаго убжденія, и гд это святилище бытія раздроблено разнорчіемъ врованій, или пусто ихъ отсутствіемъ, тамъ не можетъ быть рчи ни о поэзіи, ни о какомъ могучемъ воздйствіи человка на человка.
Это состояніе умовъ въ Европ довольно новое. Оно принадлежитъ послдней четверти девятнадцатаго вка. Восьмнадцатый вкъ, хотя былъ по преимуществу неврующій, но тмъ не мене имлъ свои горячія убжденія, свои господствующія теоріи, на которыхъ успокоивалась мысль, которыми обманывалось чувство высшей потребности человческаго духа. Когда же за порывомъ упоенія послдовало разочарованіе въ любимыхъ теоріяхъ, тогда новый человкъ не выдержалъ жизни безъ сердечныхъ цлей: господствующимъ чувствомъ его стало отчаяніе. Байронъ свидтельствуетъ объ этомъ переходномъ состояніи, — но чувство отчаянія, по сущности своей, только минутное. Выходя изъ него, Западное самосознаніе распалось на два противоположныя стремленія. Съ одной стороны, мысль, не поддержанная высшими цлями духа, упала на службу чувственнымъ интересамъ и корыстнымъ видамъ; отсюда промышленное направленіе умовъ, которое проникло не только во вншнюю общественную жизнь, но и въ отвлеченную область науки, въ содержаніе и форму словесности, и даже въ самую глубину домашняго быта, въ святость семейныхъ связей, въ волшебную тайницу первыхъ юношескихъ мечтаній. Съ другой стороны, отсутствіе основныхъ началъ пробудило во многихъ сознаніе ихъ необходимости. Самый недостатокъ убжденій произвелъ потребность вры; но умы, искавшіе вры, не всегда умли согласить ея Западныхъ формъ съ настоящимъ состояніемъ Европейской науки. Отъ того нкоторые ршительно отказались отъ послдней и объявили непримиримую вражду между врою и разумомъ; другіе же, стараясь найти ихъ соглашеніе, или насилуютъ науку, чтобы втснить ее въ Западныя формы религіи, или хотятъ самыя формы религіи переобразовать по своей наук, или, наконецъ, не находя на Запад формы, соотвтствующей ихъ умственнымъ потребностямъ, выдумываютъ себ новую религію безъ церкви, безъ преданія, безъ откровенія и безъ вры.
Границы этой статьи не позволяютъ намъ изложить въ ясной картин того, что есть замчательнаго и особеннаго въ современныхъ явленіяхъ словесности Германіи, Англіи, Франціи и Италіи, гд тоже загорается теперь новая, достойная вниманія мысль религіозно-философская. Въ послдующихъ нумерахъ Москвитянина надемся мы представить это изображеніе со всевозможнымъ безпристрастіемъ. — Теперь же въ бглыхъ очеркахъ постараемся обозначить въ иностранныхъ словесностяхъ только то, что он представляютъ самаго рзко замечательнаго въ настоящую минуту.
Въ Германіи господствующее направленіе умовъ до сихъ поръ остается преимущественно философское; къ нему примыкаетъ, съ одной стороны, направленіе исторически-теологическое, которое есть слдствіе собственнаго, боле глубокаго развитія мысли философской, а съ другой, направленіе политическое, которое, кажется, по большей части надобно приписать чужому вліянію, судя по пристрастію замчательнйшихъ писателей этого рода къ Франціи и ея словесности. Нкоторые изъ этихъ Нмецкихъ патріотовъ доходятъ до того, что ставятъ Вольтера, какъ философа, выше мыслителей Германскихъ.