Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Такимъ образомъ, какъ Западная Церковь образовала изъ разбойниковъ рыцарей, изъ духовной власти власть свтскую, изъ свтской полиціи святую инквизицію, чт`o все, можетъ быть, имло свои временныя выгоды, — такимъ же образомъ дйствовала она и въ отношеніи къ наукамъ, искусствамъ языческимъ. Не извнутри себя произвела она новое искусство христіанское, но прежнее, рожденное и воспитанное другимъ духомъ, другою жизнію, направила къ украшенію своего храма. Оттого искусство романтическое заиграло новою блестящею жизнію, но окончилось поклоненіемъ язычеству, и теперь кланяется отвлеченнымъ формуламъ философіи, покуда не возвратится міръ къ истинному христіанству, и не явится міру новый служитель христіанской красоты.
Науки существенною частію своею, т. е., какъ познанія, принадлежатъ равно языческому и христіанскому міру, и различаются только своею философскою стороною. Этой философской стороны христіанства католицизмъ не могъ сообщить имъ потому, что самъ не имлъ ее въ чистомъ
Россія не блестла ни художествами, ни учеными изобртеніями, не имя времени развиться въ этомъ отношеніи самобытно, и не принимая чужаго развитія, основаннаго на ложномъ взгляд и потому враждебнаго ея христіанскому духу. Но за то въ ней хранилось первое условіе развитія правильнаго, требующаго только времени и благопріятныхъ обстоятельствъ; въ ней собиралось и жило то устроительное начало знанія, та философія христіанства, которая одна можетъ дать правильное основаніе наукамъ. Вс Святые Отцы Греческіе, не исключая самыхъ глубокихъ писателей, были переведены и читаны, и переписываемы, и изучаемы въ тишин нашихъ монастырей, этихъ святыхъ зародышей несбывшихся университетовъ. Исаакъ Сиринъ, глубокомысленнйшее изъ всхъ философскихъ писаній, до сихъ поръ еще находится въ спискахъ 12 и 13 вка. И эти монастыри были въ живомъ, безпрестанномъ соприкосновеніи съ народомъ. Какое просвщеніе въ нашемъ подломъ класс не въ прав мы заключить изъ этого одного факта! Но это просвщеніе не блестящее, но глубокое; не роскошное, не матеріальное, имющее цлью удобства наружной жизни, но внутреннее, духовное; это устройство общественное, безъ самовластія и рабства, безъ благородныхъ и подлыхъ; эти обычаи вковые, безъ писанныхъ кодексовъ, исходящіе изъ Церкви и крпкіе согласіемъ нравовъ съ ученіемъ вры; эти святые монастыри, разсадники христіанскаго устройства, духовное сердце Россіи, въ которыхъ хранились вс условія будущаго самобытнаго просвщенія; эти отшельники, изъ роскошной жизни уходившіе въ лса, въ недоступныхъ ущельяхъ изучавшіе писанія глубочайшихъ мудрецовъ христіанской Греціи, и выходившіе оттуда учить народъ, ихъ понимавшій; эти образованные сельскіе приговоры; эти городскія вча; это раздолье Русской жизни, которое сохранилось въ псняхъ — куда все это длось? Какъ могло это уничтожиться, не принесши плода? Какъ могло оно уступить насилію чужаго элемента? Какъ возможенъ былъ Петръ, разрушитель Русскаго и вводитель Нмецкаго? Если же разрушеніе началось прежде Петра, то какъ могло Московское Княжество, соединивши Россію, задавить ее? Отъ чего соединеніе различныхъ частей въ одно цлое произошло не другимъ образомъ? Отъ чего при этомъ случа должно было торжествовать иностранное, а не Русское начало?
Одинъ фактъ въ нашей исторіи объясняетъ намъ причину такого несчастнаго переворота; этотъ фактъ есть Стоглавый Соборъ. Какъ скоро ересь явилась въ Церкви, такъ раздоръ духа долженъ былъ отразиться и въ жизни. Явились партіи, боле или мене уклоняющіяся отъ истины. Партія нововводительная одолла партію старины, именно потому, что старина разорвана была разномысліемъ. Оттуда, при разрушеніи связи духовной, внутренней, явилась необходимость связи вещественной, формальной, оттуда мстничество, опричина, рабство и т. п. Оттуда искаженіе книгъ по заблужденію и невжеству, и исправленіе ихъ по частному разумнію и произвольной критик. Оттуда передъ Петромъ правительство въ разномысліи съ большинствомъ народа, отвергаемаго подъ названіемъ раскольниковъ. Отъ того Петръ, какъ начальникъ партіи въ государств, образуетъ общество въ обществ, и все что за тмъ слдуетъ.
Какой же результатъ всего сказаннаго? Желать ли намъ возвратить прошедшее Россіи, и можно ли возвратить его? Если правда, что самая особенность Русскаго быта заключалась въ его живомъ исхожденіи изъ чистаго христіанства, и что форма этого быта упала вмст съ ослабленіемъ духа; то теперь эта мертвая форма не имла бы ршительно никакой важности. Возвращать ее насильственно было бы смшно, когда бы не было вредно. Но истреблять оставшіяся формы можетъ только тотъ, кто не вритъ, что когда-нибудь Россія возвратится къ тому живительному духу, которымъ дышетъ ея Церковь.
Желать теперь остается намъ только одного: чтобы какой-нибудь Французъ понялъ оригинальность ученія христіанскаго, какъ оно заключается въ нашей Церкви, и написалъ объ этомъ статью въ журнал; чтобы Нмецъ, повривши ему, изучилъ нашу Церковь поглубже и сталъ бы доказывать на лекціяхъ, что въ ней совсмъ неожиданно открывается именно то, чего теперь требуетъ просвщеніе Европы. Тогда, безъ сомннія, мы поврили бы Французу и Нмцу, и сами узнали бы то, что имемъ.
Обозрніе современнаго состоянія литературы.
(1845).
Было время, когда, говоря: словесность, разумли обыкновенно изящную литературу; въ наше время изящная литература составляетъ
Можетъ быть, отъ самой эпохи такъ называемаго возрожденія наукъ въ Европ, никогда изящная литература не играла такой жалкой роли, какъ теперь, особенно въ послдніе годы нашего времени, — хотя, можетъ быть, никогда не писалось такъ много во всхъ родахъ и никогда не читалось такъ жадно все, что пишется. Еще 18-й вкъ былъ по преимуществу литературный; еще въ первой четверти 19-го вка чисто литературные интересы были одною изъ пружинъ умственнаго движенія народовъ; великіе поэты возбуждали великія сочувствія; различія литературныхъ мнній производили страстныя партіи; появленіе новой книги отзывалось въ умахъ, какъ общественное дло. Но теперь отношеніе изящной литературы къ обществу измнилось; изъ великихъ, всеувлекающихъ поэтовъ не осталось ни одного; при множеств стиховъ и, скажемъ еще, при множеств замчательныхъ талантовъ, — нтъ поэзіи: незамтно даже ея потребности; литературныя мннія повторяются безъ участія; прежнее, магическое сочувствіе между авторомъ и читателями прервано; изъ первой блистательной роли изящная словесность сошла на роль наперсницы другихъ героинь нашего времени; мы читаемъ много, читаемъ больше прежняго, читаемъ все, что попало; но все мимоходомъ, безъ участія, какъ чиновникъ прочитываетъ входящія и исходящія бумаги, когда онъ ихъ прочитываетъ. Читая, мы не наслаждаемся, еще меньше можемъ забыться; но только принимаемъ къ соображенію, ищемъ извлечь примненіе, пользу; — и тотъ живой, безкорыстный интересъ къ явленіямъ чисто-литературнымъ, та отвлеченная любовь къ прекраснымъ формамъ, то наслажденіе стройностію рчи, то упоительное самозабвеніе въ гармоніи стиха, какое мы испытали въ нашей молодости, — наступающее поколніе будетъ знать объ немъ разв только по преданію.
Говорятъ, что этому надобно радоваться; что литература потому замнилась другими интересами, что мы стали дльне; что если прежде мы гонялись за стихомъ, за фразою, за мечтою, то теперь ищемъ существенности, науки, жизни. Не знаю, справедливо ли это; но признаюсь, мн жаль прежней, непримняемой къ длу, безполезной литературы. Въ ней было много теплаго для души; а что гретъ душу, то можетъ быть не совсмъ лишнее и для жизни.
Въ наше время изящную словесность замнила словесность журнальная. И не надобно думать, что бы характеръ журнализма принадлежалъ однимъ періодическимъ изданіямъ: онъ распространяется на вс формы словесности, съ весьма немногими исключеніями.
Въ самомъ дл, куда ни оглянемся, везд мысль подчинена текущимъ обстоятельствамъ, чувство приложено къ интересамъ партіи, форма принаровлена къ требованіямъ минуты. Романъ обратился въ статистику нравовъ; — поэзія въ стихи на случай [23] ; — исторія, бывъ отголоскомъ прошедшаго, старается быть вмст и зеркаломъ настоящаго, или доказательствомъ какого нибудь общественнаго убжденія, цитатомъ въ пользу какого нибудь современнаго воззрнія; — философія, при самыхъ отвлеченныхъ созерцаніяхъ вчныхъ истинъ, постоянно занята ихъ отношеніемъ къ текущей минут; — даже произведенія богословскія на Запад, по большей части, порождаются какимъ нибудь постороннимъ обстоятельствомъ вншней жизни. По случаю одного Кельнскаго епископа написано больше книгъ, чмъ по причин господствующаго неврія, на которое такъ жалуется Западное духовенство.
23
Уже Гёте предугадалъ это направленіе и подъ конецъ своей жизни утверждалъ, что истинная поэзія есть поэзія на случай (Gelegenheits-Gedicht). — Впрочемъ Гёте понималъ это по своему. Въ послднюю эпоху его жизни большая часть поэтическихъ случаевъ, возбуждавшихъ его вдохновеніе, были придворный балъ, почетный маскарадъ, или чей нибудь день рожденія. Судьба Наполеона и перевернутой имъ Европы едва оставила слды во всемъ собраніи его твореній. Гёте былъ всеобъемлющій, величайшій и, вроятно, послдній поэтъ жизни индивидуальной, еще не сопроникнувшейся въ одно сознаніе съ жизнію общечеловческою.
Впрочемъ это общее стремленіе умовъ къ событіямъ дйствительности, къ интересамъ дня, иметъ источникомъ своимъ не одн личныя выгоды или корыстныя цли, какъ думаютъ нкоторые. Хотя выгоды частныя и связаны съ длами общественными, но общій интересъ къ послднимъ происходитъ не изъ одного этого разсчета. По большей части, это просто интересъ сочувствія. Умъ разбуженъ и направленъ въ эту сторону. Мысль человка срослась съ мыслію о человчеств. Это стремленіе любви, а не выгоды. Онъ хочетъ знать, что длается въ мір, въ судьб ему подобныхъ, часто безъ малйшаго отношенія къ себ. Онъ хочетъ знать, чтобы только участвовать мыслію въ общей жизни, сочувствовать ей изнутри своего ограниченнаго круга.