Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Новая система Шеллинга, такъ долго ожиданная, такъ торжественно принятая, не согласовалась, кажется, съ ожиданіями Нмцевъ. Его Берлинская аудиторія, гд въ первый годъ его появленія съ трудомъ можно было найти мсто, теперь, какъ говорятъ, сдлалась просторною. Его способъ примиренія вры съ философіей не убдилъ до сихъ поръ ни врующихъ, ни философствующихъ. Первые упрекаютъ его за излишнія права разума и за тотъ особенный смыслъ, который онъ влагаетъ въ свои понятія о самыхъ основныхъ догматахъ Христіанства. Самые близкіе друзья его видятъ въ немъ только мыслителя на пути къ вр. „Я надюсь, — говоритъ Неандеръ, (посвящая ему новое изданіе своей церковной исторіи) — я надюсь, что милосердый Богъ скоро содлаетъ васъ вполн нашимъ”. Философы, напротивъ того, оскорбляются тмъ, что онъ принимаетъ, какъ достояніе разума, догматы вры, не развитые изъ разума по законамъ логической необходимости. „Если бы система его была сама святая истина, — говорятъ они, — то и въ такомъ случа она не могла бы быть пріобртеніемъ философіи, покуда не явится собственнымъ ея произведеніемъ”.
Этотъ, по крайней мр, наружный неуспхъ дла всемірно значительнаго, съ которымъ соединялось столько великихъ ожиданій, основанныхъ на глубочайшей потребности духа человческаго, смутилъ многихъ мыслителей; но вмст былъ причиною торжества
Впрочемъ надобно замтить, что слово Гегельянизмъ не связано ни съ какимъ опредленнымъ образомъ мыслей, ни съ какимъ постояннымъ направленіемъ. Гегельянцы сходятся между собой только въ метод мышленія и еще боле въ способ выраженія; но результаты ихъ методы и смыслъ выражаемаго часто совершенно противоположны. Еще при жизни Гегеля, между нимъ и Гансомъ, геніальнйшимъ изъ его учениковъ, было совершенное противорчіе въ примняемыхъ выводахъ философіи. Между другими Гегельянцами повторяется то же разногласіе. Такъ напр., образъ мыслей Гегеля и нкоторыхъ изъ его послдователей доходилъ до крайняго аристократизма; между тмъ какъ другіе Гегельянцы проповдуютъ самый отчаянный демократизмъ; были даже нкоторые, выводившіе изъ тхъ же началъ ученіе самаго фанатическаго абсолютизма. Въ религіозномъ отношеніи иные держатся протестантизма въ самомъ строгомъ, древнемъ смысл этого слова, не отступая не только отъ понятія, но даже отъ буквы ученія; другіе, напротивъ того, доходятъ до самаго нелпаго безбожія. Въ отношеніи искусства, самъ Гегель началъ съ противорчія новйшему направленію, оправдывая романтическое и требуя чистоты художественныхъ родовъ; многіе Гегельянцы остались и теперь при этой теоріи, между тмъ какъ другіе проповдуютъ искусство новйшее въ самой крайней противоположности романтическому и при самой отчаянной неопредленности формъ и смшанности характеровъ. Такъ, колеблясь между противоположными направленіями, то аристократическая, то народная, то врующая, то безбожная, — то романтическая, то ново-жизненная, — то чисто Прусская, то вдругъ Турецкая, то наконецъ Французская, — система Гегеля въ Германіи имла различные характеры, и не только на этихъ противоположныхъ крайностяхъ, но и на каждой ступени ихъ взаимнаго разстоянія образовала и оставила особую школу послдователей, которые боле или мене склоняются то на правую, то на лвую сторону. Потому ничто не можетъ быть несправедливе, какъ приписывать одному Гегельянцу мнніе другаго, какъ это бываетъ иногда и въ Германіи, но чаще въ другихъ литературахъ, гд система Гегеля еще не довольно извстна. Отъ этого недоразумнія большая часть послдователей Гегеля терпитъ совершенно незаслуженныя обвиненія. Ибо естественно, что самыя рзкія, самыя уродливыя мысли нкоторыхъ изъ нихъ всего скоре распространяются въ удивленной публик, какъ образецъ излишней смлости или забавной странности, и, не зная всей гибкости Гегелевой методы, многіе невольно приписываютъ всмъ Гегельянцамъ то, что принадлежитъ, можетъ быть, одному.
Впрочемъ, говоря о послдователяхъ Гегеля, необходимо отличать тхъ изъ нихъ, которые занимаются приложеніемъ его методы къ другимъ наукамъ, отъ тхъ, которые продолжаютъ развивать его ученіе въ области философіи. Изъ первыхъ есть нкоторые писатели замчательные силою логическаго мышленія; изъ вторыхъ же до сихъ поръ неизвстно ни одного особенно геніальнаго, ни одного, который бы возвысился даже до живаго понятія философіи, проникъ бы дале ея вншнихъ формъ и сказалъ бы хотя одну свжую мысль, не почерпнутую буквально изъ сочиненій учителя. Правда, Эрдманъ сначала общалъ развитіе самобытное, но потомъ однако 14 лтъ сряду не устаетъ постоянно переворачивать одн и т же общеизвстныя формулы. Та же вншняя формальность наполняетъ сочиненія Розенкранца, Мишлета, Маргейнеке, Гото Рётчера и Габлера, хотя послдній кром того еще переиначиваетъ нсколько направленіе своего учителя и даже самую его фразеологію, — или отъ того, что въ самомъ дл такъ понимаетъ его, или, можетъ быть, такъ хочетъ понять, жертвуя точностію своихъ выраженій для вншняго блага всей школы. Вердеръ пользовался нкоторое время репутаціей особенно даровитаго мыслителя, покуда ничего не печаталъ и былъ извстенъ только по своему преподаванію Берлинскимъ студентамъ; но издавъ логику, наполненную общихъ мстъ и старыхъ формулъ, одтыхъ въ изношенное, но вычурное платье, съ пухлыми фразами, онъ доказалъ, что талантъ преподаванія еще не порука за достоинство мышленія. Истиннымъ, единственно врнымъ и чистымъ представителемъ Гегельянизма остается до сихъ поръ все еще самъ Гегель и одинъ онъ, — хотя можетъ быть никто боле его самого не противорчилъ въ примненіяхъ основному началу его философіи.
Изъ противниковъ Гегеля легко было бы высчитать многихъ замчательныхъ мыслителей; но глубже и сокрушительне другихъ, кажется намъ, посл Шеллинга, Адольфъ Тренделенбургъ,
Нападенія Гербартіянцевъ имютъ, можетъ быть, мене логической неодолимости, за то боле существеннаго смысла, потому, что на мсто уничтожаемой системы ставятъ не пустоту безмыслія, отъ которой умъ человческій иметъ еще боле отвращенія, чмъ физическая природа; но предлагаютъ другую, уже готовую, весьма достойную вниманія, хотя еще мало оцненную систему Гербарта.
Впрочемъ, чмъ мене удовлетворительности представляетъ философское состояніе Германіи, тмъ сильне раскрывается въ ней потребность религіозная. Въ этомъ отношеніи Германія теперь весьма любопытное явленіе. Потребность вры, такъ глубоко чувствуемая высшими умами, среди общаго колебанія мнній, и, можетъ быть, вслдствіе этого колебанія, обнаружилась тамъ новымъ религіознымъ настройствомъ многихъ поэтовъ, образованіемъ новыхъ религіозно-художническихъ школъ и боле всего новымъ направленіемъ богословія. Эти явленія тмъ важне, что они, кажется, — только первое начало будущаго, сильнйшаго развитія. Я знаю, что обыкновенно утверждаютъ противное; знаю, что видятъ въ религіозномъ направленіи нкоторыхъ писателей только исключеніе изъ общаго, господствующаго состоянія умовъ. И въ самомъ дл оно исключеніе, если судить по матеріяльному, числительному большинству такъ называемаго образованнаго класса; ибо надобно признаться, что этотъ классъ, боле чмъ когда нибудь, принадлежитъ теперь къ самой лвой крайности раціонализма. Но не должно забывать, что развитіе мысли народной исходитъ не изъ численнаго большинства. Большинство выражаетъ только настоящую минуту и свидтельствуетъ боле о прошедшей, дйствовавшей сил, чмъ о наступающемъ движеніи. Чтобы понять направленіе, надобно смотрть не туда, гд больше людей, но туда, гд больше внутренней жизненности и гд полне соотвтствіе мысли вопіющимъ потребностямъ вка. Если же мы возмемъ во вниманіе, какъ примтно остановилось жизненное развитіе Нмецкаго раціонализма; какъ механически онъ двигается въ несущественныхъ формулахъ, перебирая одни и т же истертыя положенія; какъ всякое самобытное трепетаніе мысли видимо вырывается изъ этихъ однозвучныхъ оковъ и стремится въ другую, теплйшую сферу дятельности; — тогда мы убдимся, что Германія пережила свою настоящую философію, и что скоро предстоитъ ей новый, глубокій переворотъ въ убжденіяхъ.
Чтобы понять послднее направленіе ея Лютеранскаго богословія, надобно припомнить обстоятельства, служившія поводомъ къ его развитію.
Въ конц прошедшаго и въ начал настоящаго вка, большинство Нмецкихъ теологовъ было, какъ извстно, проникнуто тмъ популярнымъ раціонализмомъ, который произошелъ изъ смшенія Французскихъ мнній съ Нмецкими школьными формулами. Направленіе это распространилось весьма быстро. Землеръ, въ начал своего поприща, былъ провозглашенъ вольнодумнымъ новоучителемъ; но при конц своей дятельности и не перемняя своего направленія, онъ же самый вдругъ очутился съ репутаціей закоснлаго старовра и гасильника разума. Такъ быстро и такъ совершенно измнилось вокругъ него состояніе богословскаго ученія.
Въ противоположность этому ослабленію вры, въ едва замтномъ уголк Нмецкой жизни сомкнулся маленькій кружокъ людей напряженно врующихь, такъ называемыхъ Піетистовъ, сближавшихся нсколько съ Гернгутерами и Методистами.
Но 1812 годъ разбудилъ потребность высшихъ убжденій во всей Европ; тогда, особенно въ Германіи, религіозное чувство проснулось опять въ новой сил. Судьба Наполеона, переворотъ, совершившійся во всемъ образованномъ мір, опасность и спасеніе отечества, переначатіе всхъ основъ жизни, блестящія, молодыя надежды на будущее, — все это кипніе великихъ вопросовъ и громадныхъ событій не могло не коснуться глубочайшей стороны человческаго самосознанія и разбудило высшія силы его духа. Подъ такимъ вліяніемъ образовалось новое поколніе Лютеранскихъ теологовъ, которое естественно вступило въ прямое противорчіе съ прежнимъ. Изъ ихъ взаимнаго противодйствія въ литератур, въ жизни и въ государственной дятельности произошли дв школы: одна, въ то время новая, опасаясь самовластія разума, держалась строго символическихъ книгъ своего исповданія; другая позволяла себ ихъ разумное толкованіе. Первая, противоборствуя излишнимъ, по ея мннію, правамъ философствованія, примыкала крайними членами своими къ піетистамъ; послдняя, защищая разумъ, граничила иногда съ чистымъ раціонализмомъ. Изъ борьбы этихъ двухъ крайностей развилось безконечное множество среднихъ направленій.
Между тмъ несогласіе этихъ двухъ партій въ самыхъ важныхъ вопросахъ, внутреннее несогласіе разныхъ оттнковъ одной и той же партіи, несогласіе разныхъ представителей одного и того же оттнка, и наконецъ, нападенія чистыхъ раціоналистовъ, уже не принадлежащихъ къ числу врующихъ, на вс эти партіи и оттнки вмст взятые, — все это возбудило въ общемъ мнніи сознаніе необходимости боле основательнаго изученія Священнаго Писанія, нежели какъ оно совершалось до того времени, и боле всего: необходимости твердаго опредленія границъ между разумомъ и врою. Съ этимъ требованіемъ сошлось и частію имъ усилилось новое развитіе историческаго и особенно филологическаго и философскаго образованія Германіи. Вмсто того, что прежде студенты университетскіе едва разумли по-Гречески, теперь ученики гимназіи начали вступать въ университеты уже съ готовымъ запасомъ основательнаго знанія въ языкахъ: Латинскомъ, Греческомъ и Еврейскомъ. Филологическія и историческія каедры занялись людьми замчательныхъ дарованій. Богословская философія считала многихъ извстныхъ представителей, но особенно оживило и развило ее блестящее и глубокомысленное преподаваніе Шлейермахера, и другое, противоположное ему, хотя не блестящее, но не мене глубокомысленное, хотя едва понятное, но, по какому-то невыразимому, сочувственному сцпленію мыслей, удивительно увлекательное преподаваніе профессора Дауба. Къ этимъ двумъ системамъ примкнула третья, основанная на философіи Гегеля. Четвертая партія состояла изъ остатковъ прежняго Брейтшнейдеровскаго популярнаго раціонализма. За ними начинались уже чистые раціоналисты, съ голымъ философствованіемъ безъ вры.
Чмъ ярче опредлялись различныя направленія, чмъ многосторонне обработывались частные вопросы, тмъ трудне было ихъ общее соглашеніе.
Между тмъ сторона преимущественно врующихъ, строго держась своихъ символическихъ книгъ, имла великую вншнюю выгоду надъ другими: только послдователи Аугсбургскаго исповданія, пользовавшагося государственнымъ признаніемъ, вслдствіе Вестфальскаго мира, могли имть право на покровительство государственной власти. Вслдствіе этого многіе изъ нихъ требовали удаленія противомыслящихъ отъ занимаемыхъ ими мстъ.