Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
И что, въ самомъ дл, за польза намъ отвергать, или порочить то, что было, или есть добраго въ жизни Запада? Не есть ли оно, напротивъ, выраженіе нашего же начала, если наше начало истинное? Вслдствіе его господства надъ нами, все прекрасное, благородное, христіанское, по необходимости намъ свое, хотя бы оно было Европейское, хотя бы Африканское. Голосъ истины не слабетъ, но усиливается своимъ созвучіемъ со всмъ, что является истиннаго, гд бы то ни было.
Съ другой стороны, если бы поклонники Европейскаго просвщенія, отъ безотчетныхъ пристрастій къ тмъ или другимъ формамъ, къ тмъ или другимъ отрицательнымъ истинамъ, захотли возвыситься до самаго начала умственной жизни человка и народовъ, которое одно даетъ смыслъ и правду всмъ вншнимъ формамъ и частнымъ истинамъ; то безъ сомннія должны бы были сознаться, что просвщеніе Запада не представляетъ этого высшаго, центральнаго, господствующаго начала, и,
Это соображеніе обыкновенно выпускаютъ изъ виду даже т литераторы, которые, съ добросовстнымъ стремленіемъ къ истин, стараются отдать себ разумный отчетъ въ смысл и цли своей умственной дятельности. Но чт`o же сказать о тхъ, которые дйствуютъ безотчетно? Которые увлекаются Западнымъ только потому, что оно не наше, ибо не знаютъ ни характера, ни смысла, ни достоинства того начала, которое лежитъ въ основаніи нашего историческаго быта, и не зная его, не заботятся узнать, легкомысленно смшивая въ одно осужденіе и случайные недостатки и самую сущность нашей образованности? Что сказать о тхъ, которые женоподобно прельщаются наружнымъ блескомъ образованности Европейской, не вникая ни въ основаніе этой образованности, ни въ ея внутреннее значеніе, ни въ тотъ характеръ противорчія, несостоятельности, саморазрушенія, который, очевидно, заключается не только въ общемъ результат Западной жизни, но даже и въ каждомъ ея отдльномъ явленіи, — очевидно, говорю я, въ томъ случа, когда мы не довольствуемся вншнимъ понятіемъ явленія, но вникнемъ въ его полный смыслъ отъ основнаго начала до конечныхъ выводовъ.
Впрочемъ, говоря это, мы чувствуемъ между тмъ, что слова наши теперь еще найдутъ мало сочувствія. Ревностные поклонники и распространители Западныхъ формъ и понятій довольствуются обыкновенно столь малыми требованіями отъ просвщенія, что врядъ ли могутъ дойти до сознанія этого внутренняго разногласія Европейской образованности. Они думаютъ, напротивъ того, что если еще не вся масса человчества на Запад достигла послднихъ границъ своего возможнаго развитія, то, по крайней мр, достигли ихъ высшіе ея представители; что вс существенныя задачи уже ршены, вс тайны раскладены, вс недоразумнія ясны, сомннія кончены; что мысль человческая дошла до крайнихъ предловъ своего возрастанія; что теперь остается ей только распространяться въ общее признаніе, и что не осталось въ глубин человческаго духа уже никакихъ существенныхъ, вопіющихъ, незаглушимыхъ вопросовъ, на которые не могъ бы онъ найти полнаго, удовлетворительнаго отвта во всеобъемлющемъ мышленіи Запада; по этой причин и намъ остается только учиться, подражать и усвоивать чужое богатство.
Спорить съ такимъ мнніемъ, очевидно, нельзя. Пусть утшаются они полнотою своего знанія, гордятся истиною своего направленія, хвалятся плодами своей вншней дятельности, любуются стройностію своей внутренней жизни. Мы не нарушимъ ихъ счастливаго очарованія; они заслужили свое блаженное довольство мудрою умренностію своихъ умственныхъ и сердечныхъ требованій. Мы соглашаемся, что не въ силахъ переубдить ихъ, ибо мнніе ихъ крпко сочувствіемъ большинства, и думаемъ, что разв только со временемъ можетъ оно поколебаться силою собственнаго развитія. Но до тхъ поръ не будемъ надяться, чтобы эти поклонники Европейскаго совершенства постигли то глубокое значеніе, которое скрывается въ нашей образованности.
Ибо дв образованности, два раскрытія умственныхъ силъ въ человк и народахъ, представляетъ намъ безпристрастное умозрніе, исторія всхъ вковъ и даже ежедневный опытъ. Одна образованность есть внутреннее устроеніе духа силою извщающейся въ немъ истины; другая — формальное развитіе разума и вншнихъ познаній. Первая зависитъ отъ того начала, которому покоряется человкъ, и можетъ сообщаться непосредственно; вторая есть плодъ медленной и трудной работы. Первая даетъ смыслъ и значеніе второй, но вторая даетъ ей содержаніе и полноту. Для первой нтъ измняющагося развитія, есть только прямое признаніе, сохраненіе и распространеніе въ подчиненныхъ сферахъ человческаго духа; вторая, бывъ плодомъ вковыхъ, постепенныхъ усилій, опытовъ, неудачъ, успховъ, наблюденій, изобртеній и всей преемственно богатящейся умственной собственности человческаго рода, не можетъ быть создана мгновенно, ни отгадана самымъ геніальнымъ вдохновеніемъ, но должна слагаться мало по малу изъ совокупныхъ усилій всхъ частныхъ разумній. Впрочемъ очевидно, что первая только
Покоряясь направленію этой высшей образованности и дополняя ее своимъ содержаніемъ, вторая образованность устрояетъ развитіе наружной стороны мысли и вншнихъ улучшеній жизни, сама не заключая въ себ никакой понудительной силы къ тому или къ другому направленію. Ибо, по сущности своей и въ отдленности отъ постороннихъ вліяній, она есть нчто среднее между добромъ и зломъ, между силою возвышенія и силою искаженія человка, какъ всякое вншнее свдніе, какъ собраніе опытовъ, какъ безпристрастное наблюденіе природы, какъ развитіе художественной техники, какъ и самъ познающій разумъ, когда онъ дйствуетъ оторванно отъ другихъ способностей человка и развивается самодвижно, не увлекаясь низкими страстями, не озаряясь высшими помыслами, но передавая беззвучно одно отвлеченное знаніе, могущее быть одинаково употреблено на пользу и на вредъ, на служеніе правд или на подкрпленіе лжи.
Самая безхарактерность этой вншней, логическо-технической образованности позволяетъ ей оставаться въ народ или человк даже тогда, когда они утрачиваютъ или измняютъ внутреннюю основу своего бытія, свою начальную вру, свои коренныя убжденія, свой существенный характеръ, свое жизненное направленіе. Оставшаяся образованность, переживая господство высшаго начала, ею управлявшаго, поступаетъ на службу другаго, и такимъ образомъ невредимо переходитъ вс различные переломы исторіи, безпрестанно возрастая въ содержаніи своемъ до послдней минуты человческаго бытія.
Между тмъ въ самыя времена переломовъ, въ эти эпохи упадка человка или народа, когда основное начало жизни раздвояется въ ум его, распадается на части и теряетъ такимъ образомъ всю свою силу, заключающуюся преимущественно въ цльности бытія: тогда эта вторая образованность, разумно-вншняя, формальная, является единственною опорой неутвержденной мысли и господствуетъ, посредствомъ разумнаго разсчета и равновсія интересовъ, надъ умами внутреннихъ убжденій.
Исторія представляетъ намъ нсколько подобныхъ эпохъ перелома, раздленныхъ между собою тысячелтіями, но близко связанныхъ внутреннимъ сочувствіемъ духа, подобно тому сочувствію, какое замчается между мышленіемъ Гегеля и внутреннимъ основаніемъ мышленія Аристотеля.
Обыкновенно смшивають эти дв образованности. Отъ того въ половин 18-го вка могло возникнуть мнніе, съ начала развитое Лессингомъ и Кондорсетомъ, и потомъ сдлавшееся всеобщимъ, — мнніе о какомъ-то постоянномъ, естественномъ и необходимомъ усовершенствованіи человка. Оно возникло въ противоположность другому мннію, утверждавшему неподвижность человческаго рода, съ какими-то періодическими колебаніями вверхъ и внизъ. Можетъ быть, не было мысли сбивчиве этихъ двухъ. Ибо, если бы въ самомъ дл человческій родъ усовершенствовался, то отъ чего же человкъ не длается совершенне? Если бы ничто въ человк не развивалось, не возрастало, то какъ бы мы могли объяснить безспорное усовершенствованіе нкоторыхъ наукъ?
Одна мысль отрицаетъ въ человк всеобщность разума, прогрессъ логическихъ выводовъ, силу памяти, возможность словеснаго взаимодйствія и т. п.; другая убиваетъ въ немъ свободу нравственнаго достоинства.
Но мнніе о неподвижности человческаго рода должно было уступить въ общемъ признаніи мннію о необходимомъ развитіи человка, ибо послднее было слдствіемъ другаго заблужденія, принадлежащаго исключительно раціональному направленію послднихъ вковъ. Заблужденіе это заключается въ предположеніи, будто то живое разумніе духа, то внутреннее устроеніе человка, которое есть источникъ его путеводныхъ мыслей, сильныхъ длъ, безоглядныхъ стремленій, задушевной поэзіи, крпкой жизни и высшаго зрнія ума, будто оно можетъ составляться искусственно, такъ сказать механически, изъ одного развитія логическихъ формулъ. Это мнніе долго было господствующимъ, покуда, наконецъ, въ наше время начало разрушаться успхами высшаго мышленія. Ибо логическій разумъ, отрзанный отъ другихъ источниковъ познаванія и не испытавшій еще до конца мры своего могущества, хотя и общаетъ сначала человку создать ему внутренній образъ мыслей, сообщить не формальное, живое воззрніе на міръ и самого себя; но, развившись до послднихъ границъ своего объема, онъ самъ сознаетъ неполноту своего отрицательнаго вденія и уже вслдствіе собственнаго вывода требуетъ себ инаго высшаго начала, недостижимаго его отвлеченному механизму.