Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Кром того здсь и тамъ мелькаютъ имена господъ: Илличевскаго, Корсака, Трилуннаго, Павлова, Григорьева, Вельтмана, Вердеревскаго, Лихонина, Мих. Дмитріева, Маркевича, Крюкова, Сіянова, Краинскаго, Якубовича, Степанова, Левшина, Каховскаго, Петрова, Тростина, Олина, Межакова, Масальскаго, Зайцевскаго, Каркунова, Башилова и другихъ. Но что сказать объ этихъ писателяхъ? — Многіе изъ нихъ знакомы уже нашей публик, другіе вышли еще съ блыми щитами на опасное поприще стихотворной дятельности. Во многихъ, можетъ быть, таится талантъ, и для развитія силы ищетъ только времени, случая и труда — по крайней мр будемъ хранить уваженіе къ надежд, подл любви къ воспоминанію.
Драматическая литература наша — но можно ли назвать литературою сборъ нашихъ драматическихъ произведеній? — Въ этой отрасли словесности мы бдне всего. Трагедіи въ
Вообще нашъ театръ представляетъ странное противорчіе съ самимъ собою: почти весь репертуаръ нашихъ комедій состоитъ изъ подражаній Французамъ, и, не смотря на то, именно т качества, которыя отличаютъ комедію Французскую отъ всхъ другихъ: вкусъ, приличность, остроуміе, чистота языка, и все, что принадлежитъ къ необходимостямъ хорошаго общества,— все это совершенно чуждо нашему театру. Наша сцена вмсто того, чтобы быть зеркаломъ нашей жизни, служитъ увеличительнымъ зеркаломъ для однхъ лакейскихъ нашихъ, дале которыхъ не проникаетъ наша комическая Муза. Въ лакейской она дома, тамъ ея и гостиная, и кабинетъ, и зала, и уборная; тамъ проводитъ она весь день,когда не здитъ на запяткахъ длать визиты Музамъ сосднихъ государствъ; и чтобы Русскую Талію изобразить похоже, надобно представить ее въ ливре и въ сапогахъ.
Таковъ общій характеръ нашихъ оригинальныхъ комедій, еще неизмненный немногими, рдкими исключеніями. Причина этого характера заключается отчасти въ томъ, что отъ Фонъ-Визина до Грибодова мы не имли ни одного комическаго таланта; а извстно, что необыкновенный человкъ, какъ и необыкновенная мысль, всегда даютъ одностороннее направленіе уму; что перевсъ силы уравновшивается только другою силою; что вредъ генія исправляется явленіемъ другаго, противодйствующаго.
Между тмъ можно бы замтить нашимъ комическимъ писателямъ, что они поступаютъ неразсчетливо, избирая такое направленіе. За простымъ народомъ имъ не угнаться; и какъ ни низокъ языкъ ихъ, какъ ни богаты неприличностями ихъ удалыя шутки, какъ ни грубы ихъ фарсы, которымъ хохочетъ раекъ; но они никогда не достигнутъ до своего настоящаго идеала, и вс комедіи ихъ — любой извощикъ убьетъ однимъ словомъ.
Почти на каждомъ изъ нашихъ писателей замтно вліяніе, боле или мене смшанное, какой нибудь изъ иностранныхъ литературъ, или котораго нибудь изъ нашихъ первоклассныхъ писателей. Есть однакоже у насъ особенная школа, оригинальная, самобытная, имющая свои качества, свое направленіе, своихъ многочисленныхъ приверженцевъ, совершенно отличная отъ всхъ другихъ, хотя многіе изъ нашихъ писателей заимствуютъ у нея красоты свои. Школа сія началась вмст съ вкомъ, и основателемъ ея былъ графъ Дмитрій Ивановичь Хвостовъ, а послдователи его: Гг-да Борисъ едоровъ, Телепневъ, Свчинъ, Волковъ, Бестужевъ-Рюминъ, А. Орловъ и другіе. Почти вс сіи писатели суть поэты эпическіе, и почти каждый изъ нихъ создалъ особенную поэму въ классическомъ дух, и только не многіе, напр. Г. Рюминъ, позволяютъ себ вступать въ область романтики; но Г. едоровъ длаетъ исключеніе изъ всхъ: боле другихъ приближаясь къ основателю школы, онъ писалъ почти во всхъ родахъ.
Этою школою мы заключимъ обозрніе оригинальныхъ произведеній нашихъ стихотворцевъ. Переводами прошедшій годъ былъ богаче всхъ предшествовавшихъ. Назовемъ замчательнйшіе. Г. Ротчевъ перевелъ Вильгельма Теля и Мессинскую Невсту Шиллера, и печаталъ нкоторые отрывки изъ Макбета Шекспирова. Стихъ Г. Ротчева силенъ и звученъ; но онъ иногда теменъ, часто невренъ подлиннику и рдко передаетъ вс оттнки оригинала. Г. Шевыревъ напечаталъ одно дйствіе Вильгельма Теля. Его переводъ ближе къ подлиннику и изящне перевода Г-на Ротчева. Г. Вронченко перевелъ Гамлета, отрывки изъ Дзядовъ Мицкевича, отрывки изъ Юнга и нсколько Ирландскихъ мелодій Мура. Вообще переводы его весьма близки и языкъ правиленъ, хотя не довольно изященъ и тяжелъ въ оборотахъ.
Кром того переводили и печатали отрывки въ разныхъ журналахъ и альманахахъ: изъ Ромео и Юліи Шекспира Г....; изъ Донъ-Карлоса Шиллерова и Ифигеніи Гете Г. Лихонинъ; изъ Донъ-Карлоса же Г. Колачевскій и Г. Ободовскій; изъ Байронова Донъ-Жуана и Паризины, изъ Парни и Мура Г. Mapкевичъ; Паризину перевелъ также Г. Карцевъ; Г. Щастный перевелъ Фариса Мицкевича; Лару Байрона перевелъ Г. Носковъ. Г. Трилунный переводилъ изъ Гяура Байрона, и нсколько сценъ изъ Мольерова Амфитріона. Г. Козловъ перевелъ Крымскіе сонеты Мицкевича. Его же Субботній вечеръ, подражаніе Борнсу, замчателенъ по приложеннымъ въ начал стихамъ на смерть А. А. Воейковой, гд видно трогательное чувство души, умющей любить прекрасное.
Сіи переводы, хотя весьма различнаго достоинства, вс однакоже доказываютъ успхи нашего просвщенія и усовершенствованіе нашего языка. Двадцать лтъ назадъ каждый изъ нихъ возбудилъ-бы особенное вниманіе. Замтимъ, что шесть иностранныхъ поэтовъ раздляютъ преимущественно любовь нашихъ литераторовъ: Гете, Шиллеръ, Шекспиръ, Байронъ, Муръ и Мицкевичь. Добрый знакъ для будущаго! — Знакомствомъ съ Гете, Шиллеромъ и Шекспиромъ обязаны мы распространившемуся вліянію словесности Нмецкой и Жуковскому; знакомствомъ съ Байрономъ обязаны мы Пушкину; любовь къ Муру принадлежитъ къ тмъ же странностямъ нашего литературнаго вкуса, которыя прежде были причиною безусловнаго обожанія Ламартина. Съ Мицкевичемъ прежде всхъ познакомилъ насъ князь Вяземскій: это счастливое начало дружественнаго сближенія двухъ родныхъ словесностей, которыя до сихъ поръ чуждались другъ друга.
Польская литература, также какъ Русская, до сихъ поръ была не только отраженіемъ литературы Французско-Нмецкой, но и существовала единственно силою чуждаго вліянія. Какъ могла она дйствовать на Россію? — Чтобы об словесности вступили въ сношенія непосредственныя и заключили союзъ прочный, нужно было хотя одной изъ нихъ имть своего уполномоченнаго на сейм первоклассныхъ правителей Европейскихъ умовъ; ибо одно господствующее въ Европ можетъ имть вліяніе на подвластныя ей литературы. Мицкевичь, сосредоточивъ въ себ духъ своего народа, первый далъ Польской поэзіи право имть свой голосъ среди умственныхъ депутатовъ Европы, и вмст съ тмъ далъ ей возможность дйствовать и на нашу поэзію.
Боле или мене сложное вліяніе сихъ шести чужеземныхъ поэтовъ, соединенное съ вліяніемъ нашей собственной литературы, образуетъ теперь общій характеръ всхъ первоклассныхъ стихотворцевъ нашихъ, и слдовательно, характеръ нашей текущей словесности вообще. Но прежде, нежели мы получимъ право говорить о семъ общемъ характер, должны мы докончить картину литературы прошедшаго года обозрніемъ прозаическихъ сочиненій и журналовъ.
Мы не будемъ здсь говорить ни объ Исторіи 4 Хановъ, ни объ Описаніи Пекина, изданныхъ Отцемъ Іакиномъ; ни о картин войны съ Турціей, сочиненной Г-мъ Бутурлинымъ; ни о другихъ боле или мене замчательныхъ произведеніяхъ, не входящихъ въ область чистой литературы. Но замтимъ, что прошедшій годъ былъ особенно богатъ произведеніями въ род повствовательномъ. Назовемъ лучшія: Мшокъ съ золотомъ, Г-на Полеваго; Черная курица, сказка для дтей, Г-на Погорльскаго; Черная немочь, Г-на Погодина; Уединенный домикъ на Васильевскомъ остров, Тита Космократова; Русалка, Г-на Байскаго, и другія. — Черный годъ или Горскіе Князья иметъ вс т же качества, какія публика находила въ прежнихъ романахъ покойнаго Г. Наржнаго: возможность таланта, которому для перехода въ дйствительность еще недоставало большей образованности и вкуса.