Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Но отдаленность мстная и политическая, а боле всего односторонность Англійской образованности Соединенныхъ Штатовъ, — всю надежду Европы переносятъ на Россію.
Совмстное дйствіе важнйшихъ государствъ Европы участвовало въ образованіи начала нашего просвщенія, приготовило ему характеръ обще-Европейскій и вмст дало возможность будущаго вліянія на всю Европу.
Къ той же цли ведутъ насъ гибкость и переимчивость характера нашего народа, его политическіе интересы и самое географическое положеніе нашей земли.
Судьба каждаго изъ государствъ Европейскихъ зависитъ отъ совокупности всхъ другихъ; — судьба Россіи зависитъ отъ одной Россіи.
Но судьба Россіи заключается въ ея просвщеніи: оно есть условіе
Обозрніе русской словесности
за 1831 годъ.
(1832).
Наша литература — ребенокъ, который только начинаетъ чисто выговаривать.
Не смотря на то, ни въ какой земл текущая словесность не иметъ такой значительности, какъ въ Россіи; и между тмъ какъ въ другихъ государствахъ литература есть одно изъ второстепенныхъ выраженій образованности, у насъ она главнйшее, если не единственное.
Быстрота и важность государственныхъ переломовъ; дятельное участіе, которое обязаны принимать въ нихъ люди частные; повсемстная борьба политическихъ и къ нимъ примкнувшихся религіозныхъ партій; ихъ противоположныя выгоды и разногласныя требованія; успхи и распространенность промышленности, связавшіе ея перевороты съ цлымъ составомъ народнаго бытія; все, даже самыя первыя стихіи частной жизни, почти во всхъ странахъ Европы, сосредоточиваютъ дятельность умовъ на дла государственныя, которыя потому могутъ одни служить полнымъ представителемъ общественной образованности, указателемъ господствующаго направленія и зеркаломъ текущей минуты.
Самыя науки, при такомъ расположеніи умовъ, не могутъ занимать въ нихъ перваго мста. Къ тому же, созрвшія вковымъ развитіемъ, он уже сами собою склоняются къ жизни дйствительной, являясь предъ обществомъ, то какъ сила, то какъ орудіе политической дятельности.
Только относительная значительность остается для литературы. Но та часть ея, которая не задавлена вліяніемъ политики, — литература чистая, самоцнная, едва замтна посреди всеобщаго стремленія къ дламъ боле существеннымъ: она цвтетъ блдно и болзненно, какъ цвтокъ осенній, благоухающій для охотниковъ, но не возбуждающій въ ум ни надежды на плодъ, ни довренности къ плодовитости дерева.
Въ Россіи напротивъ. Литература наша въ первой весн: каждый цвтъ ея пророчитъ новый плодъ и обнаруживаетъ новое развитіе. Между тмъ какъ въ другихъ государствахъ дла государственныя поглощая вс умы, служатъ главнымъ мриломъ ихъ просвщенія, у насъ неусыпныя попеченія прозорливаго Правительства избавляютъ частныхъ людей отъ необходимости заниматься политикой, и такимъ образомъ единственнымъ указателемъ нашего умственнаго развитія остается литература. Вотъ почему въ Россіи слдовать за ходомъ словесности необходимо не только для литераторовъ, но и для каждаго гражданина, желающаго имть какое нибудь понятіе о нравственномъ состояніи своего отечества.
Замтимъ ли мы усовершеніе вкуса въ произведеніяхъ литературныхъ? мы въ прав заключить, что есть публика образованная, слдовательно, мыслящая и въ своихъ мнніяхъ не отстающая отъ вка. Увидимъ ли мы счастливый успхъ произведенія невжественнаго, бездарнаго? мы порадуемся ему, предполагая, что самая необразованная часть Русскихъ читателей начинаетъ быть публикою и, слдовательно, просыпается отъ своего умственнаго бездйствія. Услышимъ ли мы жалобы на то, что книги безъ достоинства расходятся не только успшно, но еще успшне книгъ съ достоинствомъ? мы порадуемся вдвое, видя, что намъ готовится въ будущемъ еще
Такъ, если самая бездарность въ нашей литературе можетъ доставить намъ любопытныя сведенія о нашей первоначальной образованности — сколько же данныхъ о нашемъ просвщеніи вообще, сколько новыхъ показаній объ отношеніяхъ нашей литературы къ обществу и къ чужеземнымъ вліяніямъ; сколько предзнаменованій о характере нашихъ будущихъ успеховъ открывается внимательному наблюдателю въ изученіи нашихъ писателей первоклассныхъ, которыхъ каждое слово служитъ образцомъ для всего строя рядовыхъ литераторовъ, и каждое произведеніе отзывается участіемъ отборнйшаго круга читателей.
Такимъ образомъ, разсматривая замчательныя литературныя событія прошедшаго года, мы будемъ стараться опредлить настоящую степень нашего литературнаго развитія и вмст открыть отношеніе нашей образованности вообще къ успхамъ нашей словесности въ особенности. Прежде всего разсмотримъ три важнйшія явленія нашей поэзіи, и въ томъ порядк, въ какомъ они выходили въ свтъ: Бориса Годунова Пушкина, Наложницу Баратынскаго и собраніе Балладъ и Повстей Жуковскаго. Потомъ скажемъ нсколько словъ о другихъ произведеніяхъ нашей словесности, замчательныхъ либо по внутреннему достоинству, либо по постороннимъ отношеніямъ. Что же касается до тхъ произведеній литературы, которыя, не обнаруживая развитія, свидтельствуютъ только о распространеніи словесности въ кругахъ полуобразованныхъ или едва начинающихъ образовываться, то врядъ ли нужно объ нихъ много распространяться. Довольно намъ знать для нашего утшенія, что теперь, также какъ и прежде, мы не бдны ни дурными сочиненіями, ни бездарными писателями, которые воспитываютъ неопытныхъ читателей, и также необходимы для будущаго просвщенія, какъ необходимо удобреніе земли для будущаго урожая.
Каждый народъ, имющій свою трагедію, иметъ и свое понятіе о трагическомъ совершенств. У насъ еще нтъ ни того, ни другаго. Правда, что когда Французская школа у насъ господствовала, мы думали имть образца въ Озеров; но съ тхъ поръ вкусъ нашей публики такъ измнился, что трагедіи Озерова не только не почитаются образцовыми, но врядъ ли изъ десяти читателей одинъ отдастъ ему половину той справедливости, которую онъ заслуживаетъ; ибо оцнить красоту, начинающую увядать, еще трудне, чмъ отдать справедливость совершенной древности или восхищаться посредственностію новою; и я увренъ, что большая часть нашихъ самозванцевъ-романтиковъ готова промнять вс лучшія созданія Расина на любую Морлакскую псню.
Чего же требуемъ мы теперь и чего должны мы требовать отъ трагедіи Русской? Нужна ли намъ трагедія Испанская? или Нмецкая? или Англійская? или Французская? или чисто Греческая? или составная изъ всхъ сихъ родовъ? и какого рода долженъ быть сей составъ? Сколько какихъ элементовъ должно входить въ нее? И нтъ ли элемента намъ исключительно свойственнаго?
Вотъ вопросы, на которые критикъ и публика могутъ отвчать только отрицательно; прямой отвтъ на нихъ принадлежитъ одному поэту; ибо ни въ какой литератур правила вкуса не предшествовали образцамъ. Не чужіе уроки, но собственная жизнь, собственные опыты должны научить насъ мыслить и судить. Покуда мы довольствуемся общими истинами, не примненными къ особенности нашего просвщенія, не извлеченными изъ коренныхъ потребностей нашего быта, до тхъ поръ мы еще не имемъ своего мннія, либо имемъ ошибочное; не цнимъ хорошаго-приличнаго потому, что ищемъ невозможнаго-совершеннаго, либо слишкомъ цнимъ недостаточное потому, что смотримъ на него издали общей мысли, и вообще мряемъ себя на чужой аршинъ и твердимъ чужія правила, не понимая ихъ мстныхъ и временныхъ отношеній.